Вулфхолл, или Волчий зал

Мальчишка медлит у выхода, жадно ловя похвалы. Кромвелевский тяжелый взгляд не хуже пинка вышвыривает его за дверь. Меньше всего на свете он склонен гадать, что по вкусу леди Анне.

– Лорд-канцлер Мор прислал мне что-нибудь?

Он роняет на стол пачку бумаг.

– У вас больной вид, милорд.

– Так и есть, я болен. Что нам делать, Томас?

– Давать взятки. Не скупиться. У вас остались бенефиции, земли. Даже если король отберет все, люди спросят, может ли он даровать то, что даровать не вправе? Без вашего утверждения любой титул вне закона. У вас на руках еще есть карты, милорд.

– И все же, если он обвинит меня в измене, – у кардинала срывается голос, – если он…

– Если бы он хотел обвинить вас в измене, вы давно сидели бы в Тауэре.

– И какой от меня прок: голова в одном месте, тело в другом? Говорю вам, лишив меня своей милости, король хочет дать хороший урок папе. Показать, кто в Англии хозяин. Вот только кто же? Может быть, леди Анна? Или Томас Болейн? Вопрос опасный, особенно за пределами этой комнаты.

План кампании: застать короля одного, выяснить, что тот задумал – если он сам это знает, – и заключить сделку. Первая вылазка: кардиналу жизненно необходимы деньги. День за днем Кромвель дожидается аудиенции. Король протягивает руку, берет письма, бросает взгляд на кардинальскую печать. На него не смотрит, ограничиваясь безличным «спасибо».

Но однажды король поднимает глаза:

– Мастер Кромвель, э… я не могу говорить о кардинале.

Не успевает он открыть рот, как король добавляет:

– Вы не поняли? Я же сказал – не могу.

Тон мягкий и растерянный.

– В другой раз. Я пришлю за вами. Обещаю.

Когда кардинал интересуется, как сегодня выглядел король, он отвечает, что, судя по всему, король не выспался.

Вулси смеется:

– Не спит, потому что не охотится. Слишком жестко для собачьих лап. Это все от нехватки свежего воздуха, Томас, нечистая совесть ни при чем.

Впоследствии он не раз вспомнит тот вечер в конце декабря, когда застал кардинала слушающим лютню, снова и снова будет мысленно туда возвращаться.

Покидая кардинала и думая о предстоящей ночной дороге, он внезапно слышит за приоткрытой дверью мальчишеский голос.

Говорит Марк, лютнист:

– …и за мое мастерство обещал отослать меня к леди Анне. А я и рад-радехонек: что толку сидеть тут и ждать, пока король отрубит старику голову. И поделом: не будет таким заносчивым. Сегодня впервые дождался от него похвалы.

Пауза. Слышен другой голос, но слов не разобрать.

Снова говорит Марк:

– Ясное дело, стряпчий пойдет на плаху вместе с ним. А кто его разберет, может, он никакой и не стряпчий. Говорят, убивал собственными руками, но ни разу не покаялся на исповеди. Обычно такие храбрецы пускают слезу при одном виде палача.

Он не сомневается, речь – о его казни. Марк смотрит в будущее. Между тем юноша продолжает:

– Мне бы только туда попасть, а уж леди Анна меня приветит и задарит подарками.

Хихиканье.

– Говорю тебе, я легко заслужу ее благосклонность. Не веришь? Скажу больше – кто знает, как все повернется, если она и дальше будет упрямиться, отказывая королю?

Пауза. Снова Марк:

– Девица? Кто угодно, только не она.

Послушать слуг, так им известно все на свете.

Неразборчивый ответ, и опять голос Марка:

– Девица! Пожив при французском дворе? Не больше чем ее сестрица Мария, та еще давалка.

Он разочарован. Ему нужны подробности, а не досужие сплетни. Однако он не уходит, чего-то ждет.

– К тому же все в Кенте знают, что она спала с Томом Уайеттом. Я был с кардиналом в Пензхерсте, в двух шагах от Хивера, поместья Болейнов, а оттуда до усадьбы Уайеттов рукой подать.

Свидетели? Даты?

Кто-то невидимый предостерегающе шипит, и слуги снова прыскают.

И что с этим делать? Отложить до лучших времен, только и всего.

Разговор на фламандском, родном языке Марка.

Приближается Рождество. Король с королевой Екатериной встречают праздник в Гринвиче. Анна живет в Йоркском дворце выше по Темзе; король ее навещает. Фрейлины говорят, что встречи с Анной тягостны королю. Его визиты редки, скрытны и непродолжительны.

В Ишере кардинал не встает с постели, чего за ним прежде не водилось, но вид у его милости такой больной, что никого это не удивляет.

Кардинал говорит:

– Мы в безопасности, пока король и леди Анна обмениваются новогодними поцелуями. Раньше Двенадцатой ночи нас не тронут.

Отворачивается на подушке, выпаливает:

– Тело Христово, Кромвель, ступайте домой!