Вулфхолл

– Для меня это все – часть прошлого. – Голос у Джоанны дрожит; она поправляет чепец и закидывает вуаль – легкое облако шелка – за плечо. – Я долго не могла поверить, что Лиз и вправду умерла – все ждала, что она сейчас войдет.

Его постоянно мучил соблазн наряжать Джоанну в красивые дорогие платья, и он, по словам Мерси, «швырял» деньги лондонским ювелирам и торговцам тканями, так что женщинам с Остин-Фрайарз завидовали все городские кумушки и, заходясь в молитвенном восторге, шептали им вслед: Господи милостивый, к Томасу Кромвелю деньги-то так и текут, ну чисто благодать Божья.

– И теперь я думаю, – говорит Джоанна, – это случилось оттого, что она умерла, а мы горевали и не могли поверить в ее смерть. И хватит. То есть мы все равно горюем. И всегда будем горевать.

Он понимает ее. Лиз умерла в другую эпоху, когда кардинал был первым лицом в стране, а он – слугой кардинала.

– Если ты надумаешь жениться, – говорит Джоанна, – Мерси кое-кого тебе присмотрела. Впрочем, думаю, и у тебя есть невесты на примете – и ни одной из них мы не знаем. Конечно, – продолжает она, – если бы Джон Уильямсон… прости, Господи, но я каждую зиму думаю, что он до весны не дотянет, то конечно, Томас, я бы сразу, как дозволяют приличия, чтобы не с кладбища да к алтарю, только ведь церковь не разрешит. Закон не разрешит.

– Кто знает, – говорит он.

Она раскидывает руки, слова так и хлещут:

– Говорят, будто ты намерен, будто ты хочешь сломить епископов и сделать короля главой церкви, отнять у папы церковную десятину и отдать Генриху, чтобы Генрих устанавливал законы по своей воле, мог прогнать жену и обвенчаться с леди Анной, решал, что грех, а что – нет и кому можно на ком жениться. А принцесса Мария, храни ее Господь, станет незаконнорожденной, и следующим королем будет сын леди Анны.

– Джоанна… когда парламент соберется снова, давай ты придешь и повторишь, что сейчас сказала? Это сбережет всем уйму времени.

Она в ужасе.

– Общины за такое не проголосуют. И лорды тоже. Епископ Фишер такого не допустит. Архиепископ Уорхем. Герцог Норфолк. Томас Мор.

– Фишер болен. Уорхем стар. Норфолк не далее как третьего дня сказал мне: «Я устал, – прости, но я повторяю его выражение, – сражаться под запятнанным знаменем Екатерининой брачной простыни, а уж смог тогда Артур или нет, теперь один… теперь все равно». – Он на ходу заменяет непроизносимое слово. – «Пусть уж моя племянница Анна покажет, на что способна».

– А на что она способна?

Джоанна, приоткрыв рот, ждет ответа. Слова герцога прокатятся по Грейсчерч-стрит, по мосту, на ту сторону реки, и размалеванные саутуоркские девки понесут их на языке, как заразу. А чего еще ждать от Говардов, от Болейнов, от всей их породы; молчи – не молчи, рано или поздно молва об Аннином нраве облетит и Лондон, и весь мир.

– Она испытывает королевское терпение, – говорит он. – Король жалуется, что Екатерина в жизни с ним не разговаривала, как Анна. По словам Норфолка, Анна обзывает короля хуже, чем собаку.

– Странно, что он ее не выпорет.

– Может, еще и выпорет, как поженятся. Понимаешь, если бы Екатерина отозвала из Рима свою жалобу и согласилась, чтобы дело разбирали в Англии или папа аннулировал-таки их брак, ничего такого – ничего из того, о чем ты говорила, – не произошло бы, просто… – Он делает плавное движение, будто сворачивает пергаментный свиток. – Если бы Климент в одно прекрасное утро подошел к столу и спросонок подмахнул левой рукой непрочитанный документ, кто бы его осудил? И остались бы ему его доходы, его власть, потому что Генриху нужно только одно – затащить Анну в постель, однако время идет, и, поверь мне, у Генриха появляются новые желания.

– Да. Например, поступать по-своему.

– Он король. Привык к этому.

– А если папа будет и дальше упорствовать?

– Значит, не получит своей десятины.

– Неужто король приберет к рукам деньги простых христиан? Он и без того богат.

– Тут ты ошибаешься. Король беден.

– Ой. А ему-то это известно?

– Я не знаю, ведомо ли королю, откуда берутся его деньги и куда уходят. Пока был жив милорд кардинал, его величеству довольно было захотеть новый алмаз на шляпу, красавца скакуна или роскошный дворец – все появлялось само. Сейчас личными средствами государя заведует Генри Норрис, и еще король берет из казны – на мой взгляд, многовато. Генри Норрис, – говорит он, не дожидаясь вопроса, – мой злой рок, – однако не добавляет: «вечно оказывается у Анны, когда мне надо поговорить с ней наедине».