Вулфхолл

– Читай папский – ибо они для него одно, это он не сможет оспорить, верно? Зачем бы он постоянно испрашивал свою совесть, если бы не проверял день и ночь, согласуется ли она с Римской церковью, его главной путеводительницей? Мне кажется, если он недвусмысленно отрицает компетенцию парламента, он отрицает и королевский титул. А это государственная измена. И все же… – Кромвель пожимает плечами, – насколько прочна наша позиция? Можем ли мы доказать, что отрицание было злонамеренным? Он скажет, мы просто болтали, чтобы скоротать время. Разбирали умозрительные случаи, и слова, произнесенные в таких обстоятельствах, не имеют юридической силы.

– Присяжные такого не поймут. Они заставят его признать собственные слова. В конце концов, он понимал, что это не спор студентов-правоведов.

– Верно. В Тауэре таких споров не ведут.

Рич протягивает листки.

– Я все записал по памяти как мог точно.

– Свидетели есть?

– Тюремщики входили и выходили, укладывали книги в ящик. У него было много книг. Не вините меня за небрежность, сэр, откуда мне было знать, что он вообще со мной заговорит.

– Я и не виню. – Он вздыхает. – На самом деле, Кошель, вы – мое бесценное сокровище. Вы повторите это в суде?

Рич неуверенно кивает.

– Я жду от вас твердого «да». Или «нет». Если опасаетесь, что вам не хватит духу, будьте добры сказать это сейчас. Если проиграем еще один процесс, мы можем попрощаться с местами. И все наши труды пойдут прахом.

– Понимаете, он никогда не упускал случая вспомнить мои юношеские слабости, – говорит Рич. – Указывал на меня как на дурной пример в своих проповедях. Так пусть следующую проповедь читает на плахе!

* * *

Накануне казни Фишера Кромвель приходит к Мору. Берет с собой надежную стражу, но оставляет ее снаружи и входит к арестанту один.

– Я привык, что штора опущена, – говорит Мор почти весело. – Вы не против посумерничать?

– Вам незачем бояться солнца. Его нет.

– Вулси хвастал, что умеет менять погоду, – произносит Мор со смешком. – Спасибо, что навестили меня теперь, когда нам больше не о чем говорить. Или есть о чем?

– Завтра рано утром стража придет за епископом Фишером. Я боюсь, она вас разбудит.

– Я был бы плохим христианином, если бы не бодрствовал вместе с ним. – С лица Мора сошла улыбка. – Я слышал, король смягчил ему казнь.

– Фишер очень стар и хил здоровьем.

Мор отвечает с едкой учтивостью:

– Я стараюсь, как могу. Но быстрее, чем позволяет природа, не одряхлеешь.

– Послушайте. – Кромвель тянется через стол, стискивает руку Мора – сильнее, чем намеревался. Хватка кузнеца, думает он. Мор невольно морщится. Кожа на исхудавших пальцах суха, как бумага. – Послушайте. Когда предстанете перед судом, бросьтесь на колени и молите короля о пощаде.

Мор спрашивает удивленно:

– И чем мне это поможет?

– Он не жесток. Вам это известно.

– Известно ли? Раньше не был. Он всегда отличался мягким нравом. Но с тех пор он окружил себя другими людьми.

– Призывы к милосердию всегда его трогают. Я не обещаю, что он сохранит вам жизнь, если вы не принесете присягу. Однако он может облегчить вам казнь, как Фишеру.

– Не так уж важно, что станется с моим телом. Мне повезло прожить во многом счастливую жизнь. Господь по своему милосердию меня не испытывал. И теперь, когда время испытания пришло, я не могу показать себя нерадивым слугой. Я заглядывал в свое сердце, и мне не всегда нравилось то, что я там видел. Если в мой последний миг его возьмет в руки палач, так тому и быть. Очень скоро оно будет в руках Божьих.

– Вы сочтете меня сентиментальным, если я скажу, что не хочу видеть, как вас потрошат?

Молчание.

– Вы не боитесь боли?

– Боюсь, и очень сильно. В отличие от вас, я не отважен и не силен, поэтому невольно представляю в подробностях, как это будет. Однако боль продлится недолго, а потом Господь не даст мне ее помнить.

– Я рад, что не таков, как вы.

– Без сомнения. Иначе вы сидели бы на моем месте.

– Я про неотступные мысли об ином мире. Как я понимаю, вы не видите способов улучшить этот.

– А вы видите?

Вопрос задан почти небрежно. Пригоршня града ударяет в окно. Оба вздрагивают. Кромвель встает, не в силах сидеть на месте. На его вкус, уж лучше знать, что там снаружи, видеть, как гибнет лето, чем прятаться за шторой и гадать, насколько все плохо.