Вулфхолл

– В любом случае гарем из сорока наложниц держал не кардинал, а нечестивый папа Борджиа, Александр, – и, уверяю вас, девственниц среди них не было.

Рейф дотрагивается до его плеча. Ричард напирает слева.

– И незачем меня поддерживать, – говорит он без злости. – Я не кардинал.

Останавливается, со смехом замечает:

– Кажется, представление и впрямь изрядно всех…

– Повеселило, – соглашается Рейф. – А его милость был пяти футов в обхвате.

Во тьме гремят костяные погремушки, всюду горят факелы. Мимо них, распевая, гарцует процессия на деревянных лошадках, у некоторых всадников на голове рога, а к лодыжкам привязаны бубенцы. Рядом с домом их настигает апельсин, катящийся по своим делам вместе с приятелем-лимоном.

– Грегори Кромвель! – кричат ряженые. Из уважения к старшему приподнимают перед Томасом вместо шляп верхний слой кожуры. – Да пошлет вам Господь хороший год.

– И вам, – отвечает он и, обращаясь к лимону, добавляет: – Передайте отцу, чтобы зашел потолковать о том жилье в Чипсайде.

– Ступайте спать, поздно, – велит он дома, и, чувствуя, что этого мало, говорит:

– Храни вас Господь.

Они уходят. Он сидит за письменным столом. В тот вечер Грейс стояла у очага, бледная от усталости, сияя глазами, а глазки павлиньего оперения, словно топазы, переливались в отблесках пламени.

– Отойди от огня, детка, а не то твои бесценные крылья вспыхнут, – сказала Лиз. Его девочка отступила в тень, а когда шла к лестнице, перья стали цвета золы и пепла.

– Грейс, ты так и спать ляжешь? – спросил он.

– Только молитву прочту, – ответила она, косясь через плечо. Он пошел вслед, опасаясь огня и неведомых опасностей. Шелестя перышками, Грейс поднялась по лестнице, и ее наряд смешался с темнотой.

Господи, думает он, по крайней мере, теперь моя детка навсегда останется со мной. И мне уже не придется отдавать ее в загребущие руки охотника за приданым, косоротого господинчика благородных кровей. Грейс наверняка захотела бы титул. Раз уж она выросла такой хорошенькой, ее отцу пришлось бы раскошелиться. Леди Грейс. А другую дочку, Энн, я отдал бы за Рейфа. Будь она чуть постарше. Или Рейф помоложе. И если бы Энн не умерла.

Он снова склоняется над кардинальскими письмами. Вулси просит у европейских правителей поддержки и защиты. Он, Томас Кромвель, хотел бы, чтобы кардинал не писал ничего подобного, или, по крайней мере, выражался осмотрительнее. Не измена ли хотеть, чтобы кто-то воспрепятствовал королевской воле? Несомненно, Генрих так и решит. Кардинал не просит иностранных правителей ради него пойти на Генриха войной, только хочет, чтобы они не поддерживали короля – короля, который больше всего на свете жаждет поддержки.

Он откидывается в кресле, прикрывая ладонью рот, словно не желает обнаружить свои мысли даже перед самим собой. Какое счастье, что я люблю милорда кардинала, что я ему не враг – допустим, я был бы Суффолк, или Норфолк, или сам король – на следующей неделе заточил бы Вулси в темницу.

Открывается дверь.

– Ричард? Не спится? Слишком фривольная была пьеска?

Но Ричард не улыбается в ответ, лицо в тени.

– Хозяин, – говорит юноша, – вы должны решить. Наш родитель умер, теперь вы наш отец.

Ричард Уильямс и Уолтер (названный в честь деда) Уильямс, его сыновья.

– Садись, – приглашает он.

– Так вы разрешите взять ваше имя?

– Ты меня удивляешь. Судя по тому, как идут мои дела, лучше бы Кромвелям сменить имя на Уильямсов.

– Если вы согласитесь, я никогда от него не отрекусь.

– А что сказал бы твой отец? Ты ведь знаешь, он верил, что происходит от владык Уэльса.

– А когда напивался, говорил, что готов отдать свое княжество за шиллинг.

– Пусть так, но среди твоих предков есть Тюдоры. В некотором роде.

– Прошу вас, не надо! – просит Ричард. – У меня на лбу проступает кровавый пот!

– Зачем же так трагически? – смеется он. – Вот, послушай: у старого короля был дядя, Джаспер Тюдор, отец двух незаконнорожденных дочерей: Джоан и Элен. Элен – мать Гардинера. Джоан, твоя бабка, вышла за Уильяма ап Эвана.

– И это все? Стоило отцу напускать столько туману! Даже если я кузен короля… – Ричард запинается, – и Стивена Гардинера… мне-то что с того? Мы не придворные и ко двору не собираемся, а теперь, когда кардинал… – Ричард отводит глаза. – Сэр… когда вы путешествовали, вы думали о смерти?

– Думал, и не раз.

Ричард смотрит на него в упор: и каково оно?

– Я злился. Все казалось суетой. Забраться так далеко. Пересечь море. Умереть ради… – Он пожимает плечами. – Бог его знает.

– Каждый день я ставлю свечу в память отца, – говорит Ричард.

– Помогает?

– Нет, но я все равно ставлю.

– Знает ли отец?

– Понятия не имею. Но знаю, что живые должны утешать живых.

– Твои слова утешают меня, Ричард Кромвель.

Ричард вскакивает, целует его в щеку.

– Спокойной ночи. Куска’н дауэлл.