Вопрос о сложении «ядра» ананьинской культуры в Прикамье весьма сложен. Бесспорно участие в её генезисе населения, оставившего памятники приказанской
культуры: помимо безусловной культурной близости к ананьинским памятников её позднего этапа (маклашеевского, X—IX вв. до н. э.), показательно, что ранние ананьинские памятники расположены в Нижнем Прикамье практически на той же самой территории [Халиков 1967b: 1969]. С другой стороны, нельзя не учитывать, что возникновение собственно ананьинских памятников связано с заметным влиянием с востока, из лесного Зауралья и Западной Сибири, связанного, видимо, и с притоком сибирского населения, для которого характерен специфический низколицый монголоидный антропологический тип, характерный для черепов из ранних ананьинских могильников [Генинг, Совцова 1967; Шилов 1961; Третьяков П. Н. 1966:141—145; Трофимова 1968] (см. также выше). По-видимому, в генезисе ананьинской культуры приняло участие и постгаринское население со Средней Камы (ерзовская культура) [Бадер 1953:58—64; Бадер, Соколова 1953:280; Денисов 1967], тем более велика была роль постгаринской лебяжской культуры в формировании круга ананьинских памятников северо-востока Восточной Европы и в целом Русского Севера [Канивец 1974:123—138]. Естественно, бросается в глаза и мощное влияние степных культур — прежде всего в «ананьинском зверином стиле» мелкой пластики, но для нашей темы это обстоятельство может играть лишь дополнительное значение, так как арийская (точнее, скорее всего — иранская) языковая принадлежность степных племён срубной и наследующих ей культур не подлежит сомнению. Очевидно, именно с ананьинским временем связаны наиболее тесные прапермско-иранские контакты, которым пермские языки обязаны массивом иранских лексических заимствований (см. раздел V).Чтобы ответить на вопрос, какая из этих групп могла стать ведущей в формировании языка населения «ядра» ананьинской общности и — что отнюдь не обязательно то же самое — в формировании языка предковых для носителей собственно прапермских постананьинских культур групп, необходимо, вероятно, написать специальную работу. Более того, прежде необходимо установить, с какими именно ананьинскими группами могут быть связаны ранние этапы пермской языковой предыстории: предположение о языковом единстве (условном, естественно) всех ананьинцев хотя и заманчиво, но маловероятно[34]
. Принципиальное значение имеет, однако, то обстоятельство, что отслеживание генезиса приказанской, ерзовской, лебяжской культур приводит нас к энеолитическим (конец III — первая половина II тыс. до н. э.) памятникам гаринской (гаринско-борской, в более старых работах — гаринско-турбинской) общности, распространённым в бассейнах Камы, Вятки, Вычегды и верхней Печоры (новоильинская, гаринская, юртиковская культуры, памятники Красномостовского типа, типа Конецбор на севере и др.). Таким образом, древнейшие истоки пермских языков могут восходить к языкам энеолитического населения Приуралья (гаринская общность), либо — эта возможность выглядит сегодня не слишком перспективной, но её, тем не менее, следует иметь в виду, — надо предполагать, что ранний пермский праязык был принесён в Прикамье из Зауралья низколицыми монголоидными группами в первой половине I тыс. до н. э. в эпоху сложения ананьинской культуры. Tertium non datum.Сложение энеолитических культур гаринского типа происходило на базе камско-приуральского неолита с гребенчатой керамикой (волго-камская
или хуторская неолитическая культура) [Оборин 1968:19—21; Бадер 1973:103; Наговицын 1987:31; 1993:74—75; Никитин В. В. 1993:81]. Это же культура, в свою очередь, объединяется с культурами лесного Зауралья IV — начала III тыс. до н. э. в ранненеолитическую урало-западносибирскую общность [Халиков 1967a:24—25; 1973:116; Бадер 1970b: 157—163; Косарев 1987e:314—315]. Таким образом, мы приходим к единому истоку пермских, угорских и (?) самодийских народов — ранненеолитической урало-западносибирской культурной общности, на базе которой без каких-либо решающих вливаний извне развились в конечном счёте предковые культуры всех этих народов.