– Должно быть, где-то возле Распадков, рядом с Мшистой мельницей, – ответил Меум, тяжело дыша; он никак не мог прийти в себя и поглаживал свою спину. – Скажу тебе одно, Тысячелист: завтра мы будем страдать от ужасных болей в пояснице. Знаешь ли, нужно время, чтобы привыкнуть к такой работёнке.
Чуть погодя Тысячелист смахнул слезу с левого глаза.
– Жаль, что Вьюнок не пошёл с нами. Интересно, что он сейчас поделывает? Наверное, лежит в пещере и обливается слезами.
– Ох, давай не будем об этом думать, – сказал Меум с лёгким раздражением в голосе. – Если ему нравится быть таким глупым и упрямым, это не наша вина. Скоро он привыкнет к одиночеству и, возможно, ему это даже понравится.
Оба гнома замолчали. Они растянулись на дне лодки и наблюдали за тем, как зелёная гусеница раскачивается туда-сюда на длинной нити, свисающей с ивового листа.
Из ивовой рощицы выпорхнула болотная гаичка с чёрной головкой. Она не заметила гномов внизу, под ивами, а вот гусеницу заметила, и – цап! – та оказалась в птичьем клюве. Гаичка тотчас же взлетела повыше и скрылась в ветвях.
Вода, журча между ивовых корней, убаюкивала гномов, и Меум едва не задремал.
– Нет, так дело не пойдёт! – воскликнул он, вскакивая на ноги. – Так мы никогда не доберёмся до верховий Причуди. Ну-ка, Тысячелист, за работу! Мы должны дойти до Мшистой мельницы прежде, чем выйдут на охоту летучие мыши.
– И куда же запропастился Водокрыс? – сонно пробормотал Тысячелист, который устроился очень удобно и не хотел шевелиться. – Я надеюсь, он не ушёл насовсем и не бросил нас.
– Не беспокойся о нём. Наверно, он поплыл к следующим порогам. Не будет же он всё время плыть рядом с нами.
Быстренько встряхнувшись и приведя себя в порядок, гномы отчалили.
Солнце стало припекать, да так сильно, что им пришлось держаться ближе к берегу, в тени кустов, которые росли вдоль ручья. К счастью, глубина здесь была достаточной (около пятнадцати сантиметров), и, так как течение у берега почти отсутствовало, гномы продвигались вперёд гораздо быстрее. Но, как ни крути, идти на вёслах – нелёгкая работа, и очень скоро с обоих гномов пот потёк ручьём. Но гномы не сдавались, и во второй половине дня они увидели впереди, по другую сторону Распадков, два высоких чёрных тополя – ориентиры Мшистой мельницы.
Окрестности Мшистой мельницы были красивым местечком, а сама мельница исправно работала. Её окружали ивы, вокруг шумела вода, и в воздухе стоял бодрящий речной запах, который, наверное, всегда бывает в подобных местах. Здесь располагался большой квадратный мельничный пруд, заросший водорослями ярко-изумрудного цвета, как у травы на лугу (да и выглядел он словно обычная лужайка, по которой можно ходить); в нём резвились белые утки мельника. Прокладывая путь среди зелёных водорослей, утки оставляли за собой чернильно-чёрные полоски воды, которые, однако, быстро исчезали.
В разгар лета Мшистая мельница утопала в листве окружавших её деревьев – ив, вязов, дубов и ольхи. Здесь было очень влажно, вот и разрастались тут разнообразные водоросли и все те растения, которые любят воду, – кокорыш, воскóвница, тенистый норичник, болотная калужница, огромные лютики и гигантский щавель, похожий на прибрежные речные кусты где-нибудь в тропиках; его стебли выглядели словно огромные мохнатые колонны, толстые, как ветви деревьев, а под зонтиками изумрудных листьев ползали любопытные жучки и мухи.
На протяжении всего лета можно было слышать шум воды, бежавшей по водосливу под тополями в пятнадцати метрах за мельницей, и этот убаюкивающий шум был сродни шёпоту ветра в высоких чёрных тополях, стоявших на краю мельничного пруда. Там пахло щукой, форелью и всякими другими речными существами с серебряной чешуёй.
Выше мельницы Причудь разделялась на две протоки: одна протока уходила по водосливу прямо к мельнице, в мельничный жёлоб, приводя в движение огромное и неуклюжее водяное колесо, а потом стекала в мельничный пруд и, минуя его, следовала дальше; другая, главная, поворачивала в сторону и петляла в ивовой роще, а затем вновь соединялась с первой протокой в тридцати метрах ниже мельницы и мельничного пруда.
В протоке под мельницей образовалась глубокая промоина; здесь водилась огромная форель. Место это было жутковатое: в полумраке гремело и скрипело водяное колесо, бурлила и шипела вода. Зловещий зелёный сколопéндровик рос прямо между камнями; колючие окуни (на боках у них полоски, как у зебры, а плавники цвета красного сургуча) поднимались к поверхности воды, глотали воздух и вновь скрывались в тёмной глубине. Тем не менее, в жаркий майский или июньский денёк здесь было хорошо.
Гномы усердно гребли и плыли вперёд, пока совсем не выбились из сил; подойдя к густым зарослям тростника, они пробрались к берегу сквозь частокол стеблей, вытащили лодку на илистый грунт и привязали её. Животы у них сводило от голода, ведь они ничегошеньки не ели с сáмого завтрака.