Вверх тормашками в наоборот-3

В глазах её промелькнуло то, что заставило его поднять голову и бесчувственное тело. Лерран не понял, как ему это удалось.

– Думала, не выживу? – её жалость будила в нём силу. Словно ледяной водой – в лицо. Миг назад не мог пальцем двинуть, а тут сел – поди ж ты…

Леванна Джи замерла. Лицо разгладилось, стало мягче, словно кто-то невидимый взял в руки тесало и сгладил углы.

– Я никогда не думаю о смерти, если она ходит рядом. Я думаю о жизни, чтобы отвести глаза безжалостной. Ложись, ты слаб ещё, – поправила подушку и несильно надавила на плечи, но Лерран из упорства не захотел подчиниться: дёрнулся всем телом, сбрасывая её руки.

– Я сам решу, слаб я или нет, лечь или встать.

Она не ответила. Отдалилась. Не физически – сидела рядом, а из глаз ушло тепло, уступая место ровности. Безбрежной пустыне. Мёртвым пескам в её душе. Он пожалел, что был груб, и злился, что испытывает сожаление. Всё не так. С ног на голову. Против его принципов в жизни.

А потом подумал: а сколько её осталось, той самой жизни? Почему он маниакально хватается за собственные принципы, когда многое становится неважным, пустым, готовым рассыпаться в тлен?

– Прости, – произнесли его губы. Нет-нет, вряд ли это сказало его сознание. Лерран не помнил, когда последний раз у кого-то просил прощения.

Леванна провела рукой по лицу, будто снимала невидимую паутину, кивнула отстранённо в ответ и вышла.

С её уходом закончился его запал: он рухнул на постель, как будто невидимый кто-то обрезал нити, что удерживали тело вертикально.

В плече ворочался огненный дракон. Жар растекался по телу. Хотелось пить. А ещё – почувствовать прохладную девичью руку на горячем лбу. Никогда ещё он не был так зависим от другого человека. Мозг отвергал и противился, а пустота внутри тянулась за крохотным огоньком во тьме.

Леванна Джи

После того, как Лерран пришёл в себя, дело пошло на лад: потихоньку, со скрипом, но он выздоравливал. Его мучила слабость. Волнами накатывал жар. Рана воспалялась, Лерран бредил, выкрикивал какие-то имена, пытался кому-то что-то доказать, высказывал обиды и вёл себя больше как подросток, чем взрослый мужчина.

Она понимала: через бессознательность прорывается его прошлое, что-то болезненно-уродливое, задвинутое им очень глубоко. Но видать колодец его души решил выплеснуться, как полноводная река из берегов, – выкинуть мусор со дна, чтобы наконец очиститься.

Леванна Джи сомневалась, что Лерран станет другим человеком, когда оправится. Такие не меняются. А если меняются, то нужно что-то помощнее, чем поход через Мёртвые пески или рана от стило Тёмных братьев.

Оставалось проклятье. Оно Леррана или Лерран его? Нельзя прочесть ответ, если не знаешь человека. Он не сдавался – и это позволяло Леванне думать, что всё обратимо.

Пока мужчина выкарабкивался, она медленно восстанавливала силы, прислушивалась к себе, ощущала всплески и радовалась: однажды исчерпав себя, можно надолго, если не навсегда остаться пустой оболочкой.

Жизнь без дара её страшила. Но она глядела на Мота и Ерша – обычных, без уникальных талантов – и понимала: страхи надуманы. Если смотреть на мир проще, всегда находятся простые решения.

Время текло, дни сменялись ночами, затем снова всходило зимнее солнце. Лерран креп, а Леванна считала удары внутреннего хронометра: скоро придет час расстаться. У него свои дороги, у неё – свои.

Она помогала Ершу и Моту по хозяйству, стала вечерами обслуживать столики, наслаждаясь водоворотом удовольствия, что бурлил и притягивал к себе новые лица, красивые голоса, свежие сплетни и отголоски готовящегося празднества: Бергард собирался встречать Праздник Зимы.

Они с Лерраном больше не спали в одной каморке, у Леванны Джи был свой уголок в доме старых товарищей. На чердаке, где сизые коломбо любят ворковать, прячась в деревянных перекрытиях. Где воет ветер в трубе, успокаивая и подпевая менестрелям в зале.

Здесь она ощущала покой и могла предаваться мечтам. Улыбаться и не прятаться. Лежать, раскинув в стороны руки.

В ней поселилась тайна, и Леванна любила её только потому, что не нужно было ни с кем делиться. Только её – и никому нет дела до проводника, что вскоре снова отправится в путь.

Лерран

Она изменилась. Словно сделала шаг и переступила черту. Если их что-то и связывало раньше, то непрочные швы разошлись, пропасть становилась шире, и Леррана почему-то это раздражало.

Всё шло, как надо: в какой-то момент лихорадка отпустила, рана перестала воспаляться и болеть. Он поправлялся быстро: молодой и сильный организм словно навёрстывал дни, когда не хотел бороться и сопротивляться хвори.

За эти дни он успел известись от безделья. Продумать и перечеркнуть сотни планов, что делать дальше. Он в чужом городе. Нет денег, снаряжения, попутчиков.

Вначале подумывал вернуться назад, но пока не имел понятия, в какую сторону двигаться. Если снова придётся плестись через Мёртвые пески, то лучше отправиться, куда глаза глядят.