Выбор Донбасса

— Что, Ваша Светлость, будет пить сегодня? — спрашивал я.

— Не знаю. Я ещё не решила.

Потом задумчиво, как знающий сомелье: «Давай возьмём “Седьмое небо князя Голицына”. Мне нравится это вино».

Я брал и получал удовольствие от того, что ей нравится напиток и нравится пить его со мной. Пили — это громко сказано. Мы добавляли в наше хроническое любовное опьянение пару капель шампанского или вина. Иногда пару-тройку бутылок. Что пить нас не интересовало. Главное — вместе. Она по-женски сервировала стол даже, когда столом была лавочка или кирпич. Дозировала напиток. То ускоряла, то тормозила мою разливающую руку...

18

Но ведь Она действительно любила меня! Мне это не казалось. И бегала за мной, как собачонка, ещё до того, как мы стали жить вместе! Я самолюбиво наслаждался этим, а сам жалобно скулил без неё и лизал ей руки при встрече.

Утром я разбудил её и сказал, что через пятнадцать минут уезжаю. Она почти всю ночь пила со своей подругой и с друзьями, среди которых был её школьный друг. Зачем он появился, я так и не понял. Было глупо привезти меня на смотрины и позвать его. Что-то в прошлом, наверное, связывало их. Я это чувствовал. Он мне сразу не нравился. Она же слишком (по моему мнению) уделяла ему внимание. Я пошёл спать часа в два ночи. Она, вместо того, чтобы пойти со мной, осталась, сказав, что хочет вспомнить молодость и напиться. Я ушёл сам и целую ночь не спал, напряжённо прислушиваясь. Часов в пять Она пришла не пьяная и, как мне показалось, виновато легла рядом. Я сказал, что уезжаю первым автобусом. Она побежала за мной, не умывшись, не простившись, не почистив зубы. Мы сидели в буфете и завтракали разогретым в микроволновке супом. Она виновато заглядывала мне в глаза. Я старался не смотреть на неё и говорил, говорил, выговаривая всё, что ревниво надумал за ночь. Я передёргивал факты и накручивал сам себя, в душе понимая это. Но я был зол и хотел проучить её, вдолбить ей, что так со мной поступать нельзя. Когда же Она заплакала, я затормозил, но было уже поздно. Теперь Она избегала моего взгляда и возмущённо описывала моё вчерашнее поведение, с женским искусством выворачивая его наизнанку. У неё получалось, что один ревнивый дурак испортил всем вечер и опозорил её перед друзьями. Я не споря положил руку рядом и погладил мизинцем её мизинец. Она не отдёрнула руку и посмотрела мне в глаза. Увидев её лицо, я всё понял и, виновато улыбнувшись, погладил её руку смелее.

— Зачем ты обижаешь меня?

— Прости. Не буду.

Она повернула руку ладонью вверх и пожала мою.

— Мир? — спросил я.

— А куда я денусь с подводной лодки? — с грустью сказала Она.

Нам тогда, в этом обшарпанном кафе, и в кошмарном сне не могло присниться, куда может деться Она или я. Мы не могли представить, что проходящие мимо жители Днепропетровска, будут стрелять в нас и радоваться тому, что разрушают наши дома. Смерть, казалось нам, была так далеко, что думать о ней было бы глупо.

19

Мы уже в родном, донецком кафе. Она передо мною в блузе с длинными рукавами. По чёрной ткани рассыпаны маленькие красные розы. Я голоден и ем борщ. Она смотрит на меня весёлыми, влюблёнными глазами. Она откровенно любуется мной. Меня радует её взгляд, но мне неловко есть борщ под ним. Я хочу отвлечь её и предлагаю кофе, чай, пирожное, но Она, понимая мою хитрость, даже не слушая, отказывается. Её развлекает моё смущение. Она смотрит на меня ещё настойчивее.

— Не смотри на меня так.

— А что такое?

— Подавлюсь.

— Тебе, значит, можно сводить меня с ума, а мне любоваться тобой нельзя?

Я откладываю ложку и демонстративно смотрю на неё в упор, чтоб отогнать от себя её назойливый взгляд. Но чем больше я смотрю, тем быстрее забываю голод и борщ, и тем красивее Она мне кажется. Я не могу поверить своему счастью. Я пытаюсь отвлечься и взглянуть на неё со стороны, чужими мужскими глазами. Но и со стороны: Она восхитительна. Она прекраснее всех. Неужели я живу с этой молодой, красивой женщиной? Она редко говорит мне о любви, но сейчас, смотря ей в глаза, я ощущаю силу её чувства. Нутром чую, что Она пойдёт за мной куда угодно...

— Борщ остынет, — насмешливо и довольно напоминает Она. — И дырку на мне не протри.

20

Мне уже ничего не остаётся, как пересматривать на телефоне и компе её фотографии. Вот Она в розовой кофте и светло-голубых джинсах. Мягкая кофта, из мохера или лебяжьего пуха, приподнялась и обнажила её упругий живот. Её плодородное лоно, не тронутое ещё осколками.

Моя рука привычно скользит вниз, под пояс её голубых джинсов. Она надувает живот и вопросительно смотрит на меня. Я делаю обиженное лицо и моргаю веками, словно собираюсь заплакать. Она осуждающе качает головой. Я продолжаю кривить губы, хмыкать носом и умолять взглядом. Она, бросив взгляд по сторонам, сдувает живот и пропускает мою руку внутрь. Мать, вернувшая балованному ребёнку любимую игрушку.

Ей нравились мои руки. Она любила их гладить и рассматривать. Любила прикосновения моих рук к своему телу. Последние месяцы Она уже не могла втянуть живот, ставший главной ценностью, осью нашего мира.

21