Выбор Донбасса

Женщина выдала им по ложке и по куску хлеба. Потом принесла компот в граненых стаканах. Бусыгин дождался, пока она не исчезнет в пристройке, попыхивающей дымом из железной трубы, и заговорщицки подмигнул:

— Ну, что, у кого какое задание?

Миска стукнулась в миски.

— Вот так тебе и скажи, — хмыкнул Тищенко, волохая ложкой кусок разваренной говядины.

— Я же в творческом смысле! — обиделся Бусыгин.

— В творческом — написать статью, — сказал Телицкий.

Бесхитростно смотря на Бусыгина наглыми глазами, он зачерпнул кашу из его миски и принялся ее демонстративно жевать.

— Эх, вы! — Бусыгин отсел, забрав с собой свою порцию. — Мы же украинцы, мы должны заодно! А вы будто не родные.

— Три украинца — партизанский отряд с предателем.

— Это я — предатель? — взвился Бусыгин. — Я на майдане стоял! Всей душой, с первых дней, еще с октября!

— Все стояли, — глухо сказал Тищенко, — всей страной стояли, теперь вот нормальной каши только здесь и поешь.

— Я тебе это припомню, — пообещал Бусыгин, стуча ложкой. — Как вернемся... через неделю... СБУшник первым узнает!

— Хватит уже лаяться! — сказал Телицкий. — Всем политика вот уже!

Он провел ладонью по горлу.

— Я это припомню тоже! — наставил ложку Бусыгин.

— Что?

— Угрозу зарезать!

— Ты-то сам зачем приехал?

— Так я вам и сказал!

— А мы с Севой скажем, что ты переселиться сюда хочешь и нас к тому же подбивал, — процедил Телицкий.

— Я подтвердю, — пообещал Сева.

— Суки!

Бусыгин отсел еще дальше.

Где-то вдалеке, не поймешь даже, справа или слева, негромко бухнуло, несколько раз хлестко ударили одиночные выстрелы, и все затихло.

— Это наши или не наши? — спросил Бусыгин.

— В свете последних веяний здесь все свои, — сказал Телицкий. — Если у вас там на канале не в курсе, то объясняю для тупых: Украина идет с сепаратистами на сближение, предлагая им широкую автономию, языковые преференции и прочее, и прочее. Это требования Евросоюза, а, значит, получается, и наши требования.

— Свои стреляют по своим, — задумчиво проговорил Сева.

— Я вот не понимаю, — повернулся Бусыгин, — как вы с ними мириться хотите? Они же нас отвергают!

— Потому что они — другие, — сказал Телицкий. — Это по всем статистическим выборкам было видно. Нет, пастор полез, все кровью измазал. А надо было сразу: не хотите — пожалуйста, будут чисто коммерческие отношения.

— Так ты за них? — прищурился Бусыгин.

— Я за Украину, — сказал Телицкий. — За страну, а не монстра.

— Ну–ну. А к Одессе ты как относишься?

Телицкий отвердел скулами.

— Никак. Все.

Он выпил компот и вышел из-под тента. Тищенко выбрался за ним.

— По лезвию ходишь, Алексей, — пробормотал он, прикрывая губы ладонью, чтобы Бусыгин не слышал наверняка.

— Да мне донецкие на хрен не сдались! — сказал Телицкий. — Я никого не трогаю, меня пусть никто не трогает. И вообще — все сами по себе!

— Золотые слова! — крикнул Бусыгин.

Телицкий достал из кармана куртки сигареты, выщелкнул из пачки одну. За второй тут же потянулся Сева.

— Я — за компанию.

Они затянулись. К домику тем временем подъехал убитый «лэндровер», грязный, обшарпанный, с разбитой фарой.

— Похоже, наш транспорт, — сказал Сева.

— М–да, не для дорогих гостей.

Телицкий поежился от ветра, затрепавшего тентовый край.

— Да и пофиг, — сказал Сева. — Неделя без жены, Порошенко и дятла-редактора, на мой взгляд, вполне стоят, чтобы не плевать на донецких через губу.

Водитель вышел из «лэндровера» и, попинав колеса, скрылся в доме. Не прошло и минуты, как он появился на крыльце вместе с их куратором, одетом все в те же брезентовые штаны, но уже без штормовки. Вместе они замахали журналистам.

— Бусыгин, зовут нас, — заглянул под тент Телицкий.

— Иду, — ответил Бусыгин, пряча смартфон в нагрудном кармане.

Водитель был щуплый, с костистым, неприятным лицом. И к тому же с редкими зубами.

— Этих двух — в Донецк, — указал на Тищенко и Бусыгина куратор. — Довезешь до администрации, их там оформят, и с ними все.

— А третьего? — водитель простужено шмыгнул носом.

— Третьего...

— В застенки, — подсказал Телицкий.

Донецкий впервые улыбнулся.

— Свези в Степцовку, к Юрию.

Водитель заулыбался и сам.

— К Юрке-то? К Юрке я могу. Он мужик просветленный.

— Какой? — спросил Телицкий.

— Увидишь, — пообещали ему.

В дороге Телицкий, оказавшись на переднем сиденье, заснул. Сквозь сон он слышал, как Сева с Бусыгиным спорят, надо ли после замирения люстрировать донецкую власть.

— Их всех надо! — шипел Бусыгин. — Взрослых — в концлагеря, детей — в спецдома. Или на стройки. Работа найдется!

— И опять будет война! — стонал Сева.

— Не смогут!

— Смогут! Нельзя загонять в угол.

— Устроим показательный процесс! Виселицы. Сто, двести человек. И не снимать!

— Зачем?

— Потому что, — сипел Бусыгин, — рабы должны знать свое место! А государство — это хозяин. Взбунтовался против хозяина — получи по полной!

Телицкий, приоткрыв глаз, посмотрел на водителя. Сон слетел в один миг. Взгляд у водителя был остекленевший, мертвый. А пальцы, сжимающие рулевое колесо, — белые.

Он сейчас нас впишет куда-нибудь в дерево, с ужасом понял Телицкий. Сука Бусыгин со своими виселицами, придурок.