Выбор оружия

Девушка наконец убедилась, что чужак оказался столь же восприимчив к наркотику, как и мужчины её племени. Значит ли это то, что он был необыкновенным, исключительным? Иначе выходило, что их кочевой народ — не единственная в своём роде сильная и мужественная раса, каковой они себя считали. Он не превратился в черепки подобно попавшему в воду докрасна раскалённому горшку, как это происходило с другими чужаками. Те тщеславно полагали: грезолист— всего-навсего ещё одно развлечение в их пресыщенной удовольствиями жизни и не выдерживали его силы и власти.

… Но он не боролся с ним хотя и был солдатом, привыкшим сражаться. Продемонстрировав редкую проницательность, человек просто отдавался, подчинялся его власти. Девушку это восхищало. Даже некоторые юноши из её племени — обладавшие целым рядом других неоспоримых достоинств — не могли сопротивляться сокрушительному воздействию грезолиста. Они кричали, плакали, рассказывали ветру пустыни о своих самых постыдных страхах, пачкая одежду мочой и испражнениями. Наркотик, принятый в определённых количествах, редко приносил смерть, как полагалось по ритуалу, но не один молодой воин предпочитал клинок в живот и мучительную смерть позору осознания, что трава сильнее его.

Жаль, размышляла девушка, что этот человек не принадлежит их племени, он мог бы стать хорошим мужем и породить много сильных сыновей и хитрых дочерей — многие браки имели своё начало в шатрах грезолиста. Правда, сначала она почувствовала себя оскорблённой, когда её попросили провести эти дни с чужаком. Старейшины с трудом убедили её, какой чести она удостоена — этот человек хорошо послужил их народу. А когда придёт время, самые достойные юноши будут состязаться за право назваться её мужем. Он попросил для себя ровно столько травы, сколько положено настоящему солдату — и теперь описывал телом круги, изгибаясь в талии, словно старался что-то взболтать у себя в голове…

Он поднимался вверх, подобно дыму и через отверстие покидал шатёр, и тот превращался в пятнышко на пересечении тонких, как нити, троп, горы проплывали мимо, но постепенно и они становились меньше, панорама сжималась, выгибаясь, так, что шар планеты внизу превратился в разноцветный валун, камешек, песчинку, а затем и вовсе пропал в самуме огромной вращающейся линзы, которая была родиной их всех и которая сама стала пятнышком на тонком пузыре, окружавшем пустоту. Всё исчезло, и воцарилась темнота.

Нужно всего-навсего, втолковывала ему Сма, думать в семи измерениях и представлять Вселенную на поверхности тора. Точка становится кругом — она родилась, затем расширилась, двигаясь по внутренней части тора, через верх, до внешней стороны, а затем снова возвращаясь в прежнее состояние.

Дальше… дальше он не помнил… какой-то провал в рассуждениях… Потом… Ну конечно! Снаружи и внутри этого тора существовали другие масштабы времени; некоторые Вселенные вечно расширялись, другие жили меньше мгновения.

Нет, это слишком. Все это слишком много значило, чтобы иметь хоть какое-нибудь значение. Ему требовалось сосредоточиться на том, что он знал, кем был и кем стал, по крайней мере, на данный момент. Он нашёл солнце, планету — за пределами всего этого существования — и упал на неё, зная, что именно здесь источник всех его снов и воспоминаний.

Но… он искал смысл, а находил только пепел смысла. Так где же так пронзительно белело, до боли в глазах? Как раз здесь — вот она, сгоревшая беседка. Стул? Какой ещё стул?

Иногда, как, например, сейчас, от банальности всего происходящего у него перехватывало дыхание. Приходилось делать паузу в своих рассуждениях и на всякий случай проверять — ведь существовали наркотики, угнетающие дыхательный центр. Нет, всё в порядке, он по-прежнему дышит. Вероятно, его новое тело создали так, чтобы все органы и системы функционировали нормально. Но Культура — дважды благослови её Хаос — встроила в него некую дополнительную программу, поэтому все происходящее было Обманом. Он видел перед собой девушку, точнее, наблюдал за ней из-под полуопущенных век. Но тут ничего не поделаешь, он кое-что для них сделал, и теперь они могли постараться для него. Трон, сказала ему как-то Сма, является основным символом власти для многих культур. Сидеть, восседать, когда все остальные приходят к тебе, кланяясь, иногда простираясь ниц. Сидеть, чтобы не сделаться зверем, в этой не вызывающей на бой позе. Существовали даже цивилизации, где спали сидя, в специальных креслах, поскольку считали, что лечь — значит умереть.

Закалве… Неужели это действительно его фамилия? Почему-то она показалась ему странной и чуждой его памяти…