Выбор оружия

Они бежали слепо, без пути, подальше от поляны, от автоматного треска и свиста винтов, в спасительный сумрак, куда не доставали дрожащие полосы света. Вламывались в кусты, оставляя на них часть одежды. Падали, спотыкаясь о кочки. Перепрыгивали через гнилые стволы. Белосельцев, без мыслей, с открытым, беззвучно кричащим ртом, мчался, словно чей-то кулак сжал его разбухшее от ужаса сердце, старался вырвать сквозь ребра. Они достигли обмелевшего лесного ручья, каменистого скользкого русла, в котором сочилась вода. Расплескивая ее, поскальзываясь на гальке, кинулись по ручью, вдоль рваного берега, где торчали размытые корни, чернели пещеры и рытвины.

Они услышали в сумерках шумящий звук, какой бывает у спускаемой автомобильной шины. Вслед за этим громким воздушным вздохом раздался тяжелый, похожий на человеческий стон, только громче, больней.

– Сюда!.. Не увидят!.. – Аурелио метнулся к берегу, нырнул под корягу, вдавился в темную глубину. Белосельцев вслед за ним втиснулся в мягкую сырую щель, над которой нависал клочковатый берег, спускались корявые мертвые корни.

Они сидели, прижавшись, переводили дух, глядя, как в сумерках, слабо переливаясь, сочится ручей. И опять поблизости раздался тяжелый вздох и донесся утробный стон, словно это дышала сама земля, испытывая утробную боль.

Сначала они ждали, что их настигнут враги, захрустит под солдатскими башмаками галька. Но никто не гнался. Не было слышно выстрелов. Быстро светлело, тени отступали. На воде появились бегущие отражения неба.

– Они могут прочесывать лес, – сказал Аурелио. – Нам лучше остаться здесь, переждать день, а ночью направиться к Онго. – Он вынул пистолет, осмотрел его, снова спрятал за пояс.

– Теперь мы можем твердо сказать, что «Буффало» получил информацию. Воспользуется ли этим Кадашкин? – Белосельцев испытывал страшную усталость. Пережитый ужас, зрелище истребляемого отряда, слепое бегство опустошили его. Все чувства вдруг иссякли, померкли. Хотелось остаться навечно в этой темной пещере, сжаться, утратить человеческий облик, превратиться в лесного зверя, чтобы не опознали другие люди, спрятаться в логове среди мягкой прелой листвы и гнилых кореньев. И вновь неподалеку раздался тяжелый вздох, трубный басистый вопль, переходящий в беспомощный стон.

– Слон, – прислушиваясь, сказал Аурелио. – Раненый слон. Попал под удар вертолета.

Где-то рядом, в утреннем лесу, раненный осколком, умирал слон. Белосельцев не видел его складчатой пыльной кожи, липкой раны, из которой выливалась кровь, толстых поджатых ног, маленьких слезящихся глаз. Он чувствовал слона по тяжелой, вязкой боли, наполнявшей лес, по тягучим волнам страдания, катившимся вдоль ручья. Душа, пережившая ночной восторг и благоговение, ввергнутая в ужас, потерявшая во время бега весь запас веры и света, оглушенно молчала. Потрясенная, немая, утратившая прозорливость, внимала стонам умиравшего зверя. Как тяжелые шлепки воды, ударяли в нее тягостные стоны. Как голая отмель, она окатывалась волнами звериной боли.

Слон простонал, набирая в пробитые легкие тяжелый воздух, и, должно быть, его огромный выпуклый бок приподнялся. Через мгновение долгий, страдающий выдох огласил лес. Слоновий бок, как оболочка воздушного шара, медленно опустился, и тяжелая нога слабо копнула землю, разгребая листву.

Слон умирал, все реже звучали стоны. Сердце вялыми толчками выливало кровь на сухую траву. Белосельцеву казалось, что, если слон умрет, он унесет с собой тайну его, Белосельцева, жизни. Исчезнет из вида, пропадет навсегда тот вход, тот проем, сквозь который он проник в свое нынешнее жестокое бытие, оставив прежнюю жизнь, где была наивная вера, любовь, ожидание чуда, куда он мечтал возвратиться. Этот вход замуруют, и он навсегда останется здесь, среди войн и пожаров, растерзанных тел и пикирующих из неба машин.

«Не умирай!.. – просил он слона, словно с этой смертью было сопряжено огромное земное несчастье. – Не умирай!..» – просил он слона, на котором, согласно древним поверьям, держалась земля. Начинала валиться и падать со слоновьей спины.

– Слышишь? – Аурелио вытянул шею, повернул ухо к прогалу пещеры. – Мотор!.. – Далеко сквозь лес, возникая и опять затихая, звучал шум двигателя. Аурелио вынул пистолет, отер его о рукав, опустил, вслушиваясь в металлический рокот. – Живым не сдамся!..

Звук приближался, надсадный, металлический, принадлежащий мотору тяжелой машины. Это могла быть боевая машина разведки, высланная батальоном «Буффало». Уродливо горбатая, из ромбов и усеченных пирамид, похожая на контейнер для перевозки мусора, с бойницами, из которых торчали пулеметы, с ребристыми бортами, из-за которых виднелись каски пехоты, она пробиралась сквозь лес, исследуя участки на пути батальона, исследуя зону, по которой нанесли удар вертолеты.