Выбор странствий

Но когда Эйзенштейн снял вторую серию, его предварительная концепция распалась при образном ее воплощении. С одной стороны, «Боярский заговор» - с волчьим оскалом Малюты Скуратова, измельченным изображением князя Курбского (личности, безусловно, далеко не мелкой), а с другой стороны - мастерски переданная в фильме атмосфера недоверия показали, в противовес начальному плану кинорежиссера, диалектику эпохи: сначала путь Ивана к полному единодержавию, а затем ничем не сдерживаемое торжество единовластия. В этом трагическая сущность царствования Грозного. В неотправленном письме к Тынянову (оно датировано 1943 годом) Эйзенштейн признавался: «Сейчас в «человеческом» разрезе моего Ивана Грозного я стараюсь провести лейтмотив единовластия, как трагическую неизбежность одновременности единовластия и одиночества. Один, как единственный, и один, как всеми оставляемый и одинокий». Внешняя сила царя Ивана оборачивалась внутренним бессилием.

Да, прогрессивная для XVI века форма правления - самодержавие - восторжествовала. Да, Россия было оформилась в сильное, независимое государство, способное оказывать влияние на ход европейской истории. Да, об Иване IV заговорили в Англии, Дании, Швеции, германских княжествах, его хотели избрать на польский престол. При нем прекратил существовать извечный враг западных русских земель воинственный и алчный Ливонский орден. Но именно при нем, Грозном, самодержавие, неограниченная власть монарха, проявила главный свой порок: склонность к тирании, усугубленную при этом теми анормальными чертами царя, о которых отзывались с нескрываемым осуждением со времен князя Курбского. Наш современник, писатель и публицист Борис Агапов в своих заметках об Эйзенштейне говорит о том же с максимальной определенностью: «Что же касается второй серии, то в итоге итогов Эйзенштейн сказал об Иване Грозном, которого надо было называть Иваном Страшным, сущую правду, ту правду, что раскрывали в течение ста пятидесяти лет русские ученые от Карамзина до Ключевского, от Р. Ю. Виппера до новейших исследований С. Б. Веселовского. Смысл этих заключений состоит в том, что царь тот был действительно психически больным человеком, был очень плохим организатором, был лишен большого государственного ума и начисто свободен от каких бы то ни было нравственных норм. Царствование его было чудовищным. Государство было близко к катастрофе. Народ был доведен до крайней степени нищеты и отчаяния».

Надеюсь, читатель понял мое отношение к царю Ивану и не упрекнет - после необходимо сделанного отступления от рассказа об Опричной слободе - в «сгущении» красок или в «пристрастии» к ужасам.

После смерти Грозного значение Александровой слободы в государственной жизни страны упало.

Весной 1609 года ее оккупировали польские интервенты, хотя осенью их выбили отряды воеводы М. Скопина-Шуйского. Летом 1611 года Ян Сапега вторично полонил слободу.

С середины XVII века бывшая Опричная слобода стала женским монастырем. Снова развернулось здесь широкое каменное строительство. К шатровой Покровской церкви, памятнику эпохи Грозного, пристраиваются обширная трапезная, открытые лестницы-всходы, шатровая же колокольня с небольшой золоченой маковкой. Получилось затейливое, многоликое сооружение, без которого ансамбль Александровой слободы сейчас, безусловно, проиграл бы, - настолько оно массивно, сочно по внешней отделке.

В 1662 - 1671 годах возводится необыкновенно длинное, орнаментированное по фасаду здание келий, снабженное большими изразцовыми печами с лежанками. Перестраивается старинная Успенская церковь: она получила пятиглавие. Наконец, слобода-монастырь опоясывается крепостного вида каменными стенами с башнями - они-то и завершили постройку ныне существующего архитектурного ансамбля.

Этот ансамбль отлично вырисовывается на пологом берегу обмелевшей реки Серой. Городские дома почти не заслоняют его от нашего взора, и можно вдосталь насладиться, рассматривая издали его памятники. Тень Грозного не омрачает ныне праздничного вида бывшей Опричной слободы. Над белизной стен возвышаются зеленые главы и шатры церквей, навершия угловых башен. На шпилях этих башен трубят в свои медные трубы крылатые ангелы.

ВОКРУГ ДРЕВНЕГО ДМИТРОВА

1

«Того же лета родися Юрью (Долгорукому. - Ю. Т.) сын Дмитрий бе бо тогда на реце на Яхроме и со княгинею и заложи град во имя его и нарече и Дмитров». Так безымянный летописец отметил появление в 1154 году нового города на территории Суздальского княжества. «Известие носит характер позднейшего припоминания, но не заключает в себе чего-либо недостоверного», - так говорит по этому поводу академик М. Н. Тихомиров, бывший в начале 20-х годов сотрудником музея Дмитровского края, один из тех пионеров, кто соединил краеведение с наукой…