Юлита закурила тонкую сигарету и перешла через улицу. Запах пригоревшего жира, доносящийся из ларька с курами-гриль, смешивался с вонью выхлопных газов. Из окон приземистых зданий, некогда служивших доказательством торжества коммунизма, торчали обращенные к небу спутниковые тарелки. Юлита миновала стоматологическую клинику, сломанный банкомат и остановилась перед баром “Альфа”: палисадник с красными зонтиками и потрескавшимися садовыми креслами, грязные зарешеченные окна, деревянная вывеска с латунными буквами. Из бара доносилась какая-то дешевая попса: “Она тебя любила, но все же изменила, наставила рога, о-о-о-о”.
Юлита бросила окурок в бетонный цветочный горшок, вытерла подошвы о вылинявший коврик и толкнула тяжелую дверь. Внутри было тепло, даже слишком; в воздухе висел тяжелый маслянистый запах жареного лука и картошки фри. Интерьер явно не менялся с начала девяностых. Пол, выложенный дешевой плиткой, без особого успеха имитирующей натуральный камень, стены, обшитые бежевыми панелями под кирпич, выкрашенный оранжевым потолок. Посередине стоял бильярдный стол: под одну ножку засунули сложенную в несколько раз салфетку, а сукно пестрело пятнами от пролитого пива. Шаров и палок не было. Еще стояла парочка диванов и кресел, все от разных гарнитуров, с разными узорами, на разной стадии разложения.
Посетителей было мало: под окном сидели двое, один толстый, в джинсовой куртке и коротенькой рубашке, из-под которой свисал бледный живот, другой худой, с серым лицом, в помятой рубашке поло. Они молча ели отбивные и пили пиво из банок, покрытых жирными отпечатками пальцев. Столик возле двери в туалет занимала женщина лет сорока с красными от плача глазами: она склонилась над пустой чашкой, вжав голову в плечи, судя по ее виду, она либо сбежала из дома, либо очень не хотела туда возвращаться. Ближе к бару сидел еще один клиент, молодой вьетнамец в кожаной куртке и жидкими усиками. Он что-то читал в телефоне, попивая кока-колу через соломинку.
Юлита в замешательстве осмотрелась. Она понятия не имела, как выглядит Янек Тран. Попыталась найти его в интернете, но – о чудо – ничего не нашла: ни профиля в соцсетях, ни упоминания в газетах. Достала телефон, чтобы ему позвонить, но черный экран не реагировал на прикосновение, должно быть, села батарея. Юлита взглянула на часы на стене: тринадцать минут девятого. Она опоздала. Может, у парня лопнуло терпение, и он ушел?
С кем бы заговорить? За барной стойкой никого не было, при мысли о беседе с мужиками с отбивными ей стало дурно, одинокая женщина, казалось, вот-вот расплачется. В итоге она решила начать с вьетнамца. Говорила медленно и отчетливо, чтобы он точно понял.
– И-зви-ни-те, – начала Юлита. – Мо-жно во-прос?
Вьетнамец оторвал взгляд от телефона. По непонятной причине вид у него сделался сердитый: глаза превратились в щелки, брови нахмурились.
– И-зви-ни, что по-ме-ша-ла, – мычала она, – я тут кое с кем до-го-во-ри-лась.
– Ну да, – парень кивнул. – Со мной.
Юлита широко открыла глаза. Упс.
– Ты… Ты Янек Тран?
– Я.
– О мама… Прости, я не думала, что…
– Что мой польский не ограничивается фразой “кулица в кисьё-сатком соуси”? – Янек убрал телефон в карман. – Что я могу быть программистом, а не торговать носками на рынке?[40]
– Прости, мне правда очень неловко…
– Вот и хорошо, блин, что тебе неловко.
Янек покачал головой, потом допил колу, с шумом втягивая ее через соломинку.
– Ну чего уставилась? – сказал он, отодвигая пустой стакан. – Садись и рассказывай.
– Ага… Спасибо… С чего бы начать…
– С начала. Время у меня есть.
На барной стойке стояли четыре пустых стакана из-под колы, Янек допивал пятую. Юлита рассказала об аварии, статье, электронных письмах, которые она после этого получила, о тексте, который вдруг появился на экране вместо статьи, о фотографиях, о проблемах с блогом. Янек иногда задавал какие-то вопросы, но больше молчал. Когда она закончила, часы показывали десять с минутами. Кроме них в “Альфе” осталась только барменша: уставшая женщина лет сорока в обтягивающей футболке с надписью LOVE, вышитой стразами на груди.
– Ну ладно, – сказал Янек. – Начнем с того, что никакой Анны Ковальской не было. Письмо от любовницы – это типичный
– Что? Спир… Спирфишинг? Какой такой спирфишинг?
– Это из английского.
– Получала.
– Ну вот это и есть
– А почему через
– Потому что в девяностых казалось, что это