Выбор за тобой

– Не знаю. Что тебе, блядь, очень жаль.

– Юлита, ты не понимаешь. У меня тоже были проблемы из-за того чата, я все время на грани увольнения и…

– Ты даже на меня не взглянул, – буркнула она. – Знаешь, как я себя чувствовала? Ты можешь себе представить? А?

Они молча стояли в резком свете ламп. Под стеклом было полно мертвых насекомых.

– Прости, – произнес он наконец.

– Угу. Прощаю.

– Я… – он не договорил. – Слушай, ты должна знать… Завтра мы выпускаем следующий текст о Бучеке.

– А-а. Ну понятно. А что, у вас есть какая-то новая информация?

– Ну типа, о той любовнице, о Ковальской, – сказал он. – Из того письма. Я подумал, может, ты сама хотела об этом написать, ведь это была твоя тема, а…

– Нет никакой Ковальской. – оборвала его на полуслове Юлита. – Это была подстава.

– Что? Но кто?..

– Долго рассказывать, неважно. Так или иначе, вся история высосана из пальца.

– Ох, черт… Вот это номер.

– Ага.

Подул ветер, холодный воздух вползал под одежду. Юлита вздрогнула.

– Пётрек… Уже одиннадцать. Мне хоть и не нужно вставать утром на работу, но все-таки…

– Да-да, конечно, не буду тебя задерживать, – закивал он. – Слушай… Ты собираешься дальше распутывать это дело?

– Угу. Собираюсь.

– Если я могу тебе как-то помочь… Сообщи, ладно?

– Ладно.

Юлита набрала код домофона и вошла в подъезд.

Леон Новинский пришел к выводу, что он открыл новую болезнь: колористический шок. Термический шок испытываешь, когда внезапно меняется температура окружающей среды – например, при падении в ледяную воду, – а колористический шок наступает тогда, когда происходит резкое изменение окружающих цветов. Еще минуту назад он был на улице одного из варшавских спальных районов, темной, приглушенной, в элегантной тональности сепии: дома, расцвеченные желто-золотым светом фонарей, черное небо, на котором не видно звезд, а только пролетающие самолеты, темно-коричневые деревья, лишенные листьев. А стоило ему переступить порог боулинга, как на него вдруг изверглась радуга: дорожки, подсвеченные пульсирующим ультрафиолетом, стены, обклеенные фотообоями с гоночными автомобилями, шары, похожие на леденцы – красные, синие, розовые, желтые, зеленые и нефритовые, а вдобавок на танцполе, где несколько человек подергивались под песню Адель в техно-аранжировке, мигал стробоскоп. “Нужна какая-нибудь декомпрессионная камера, – зажмурился Леон, – какой-нибудь шлюз, в котором цвета становились бы ярче постепенно, а глаза медленно привыкали”.

Он сдал куртку в гардероб, взял в аренду обувь для боулинга и стал высматривать знакомых. Они были на четвертой дорожке, между группкой школьников и девичником. На столике стояло несколько подносов с чипсами начос и пластиковые стаканы с пивом.

– Кого я вижу! Леон! – Роберт заключил его в объятия и сильно похлопал по спине, словно хотел помочь ему прокашляться.

– Привет. Извини за опоздание…

– Да ладно, чувак. Хорошо, что ты пришел. Пиво?

– С удовольствием.

– На, бери, а я тебя сейчас добавлю… Блин, как это делается?.. – Роберт склонился над компьютером.

– Не, не, доигрывайте партию без меня. Я присоединюсь в следующей.

– Точно?

– Точно.

Роберт, Шимон, Мачек, Ханка. Они познакомились в 2004-м.

Старое доброе время. Польша уже была в НАТО, вступала в Евросоюз, а американцы должны были вот-вот отменить визы. Усатые политики в двубортных костюмах то и дело открывали новые фрагменты автострад или линий метро, а улица Новый Свят выглядела так, словно ее перенесли прямиком из Парижа. Польша внезапно перестала быть Восточной Европой и стала Европой Центральной, словно однажды ночью, пока все спали, резко сдвинулись тектонические плиты. Мир стоял перед ними открытый, история завершилась, все стрелки светились зеленым, все диаграммы устремились вверх.

Они поехали в парусный лагерь на турбазе где-то на Мазурских озерах, оказались все вместе на одной яхте – видавшем виды, затхлом и вонючем корыте. Изучали ветра, узлы и паруса, тренировали повороты фордевинд и оверштаг, осваивали спасение утопающих. Ночевали в палатках в заросших заводях, привязывая швартов к пням деревьев. Собирали хворост для костра, а потом, медленно коптясь во влажном дыму, пели, страшно фальшивя, идиотские моряцкие песни o штормах, китобоях и татуированных боцманах, не имевшие ничего общего с Мазурами. Они пили сангрию собственного производства из пластмассового ведра, ели обуглившиеся сосиски и черствый хлеб с плавленым сырком, а потом купались в холодной и зеленоватой от водорослей воде. С тех пор они были неразлучны. Совместные поездки, дачи, домашние вечеринки; летом устраивали пикники в Скаришевском парке или на берегу Вислы, зимой ходили на лыжах в Кабацкий лес, а на Новый год вместе смотрели сериалы, запивая попкорн дешевым шампанским.