Вычеркнутая из жизни

– Как же! Свободные уши нашла – и вперед! – зло проговорил Денис. – А я ее любил, дурак. На руках носил. Одевал, как куклу, везде возил, покупал все, на что глаз упадет. А уж когда Ленку родила, так и вообще… Да, появились у меня кое-какие проблемы! Да, стал употреблять – нервы ни к черту! Ты что – перетерпеть не можешь? Так нет, вызверилась, как овчарка. Ни понимания, ни заботы, какое там! Орет, пилит, мамашу свою подключила. Та и рада меня сволочить: доченьку со свету сживают! А то, что эта доченька ни дня не работала, каждый год шубы и машины меняла – забыла? Карга старая, – прошипел он.

Кира молчала. Ей было неловко, она не знала, что сказать.

– Извини, меня что-то понесло, – опомнился Денис. – Миля так и молчит?

– Молчит.

– Хорошо, хоть Элка приедет.

– Угу, – кивнула Кира.

– Ты сама-то как? Ничего?

– Ничего, – она пожала плечами, – работаю там же, порошки стиральные на рынок продвигаю. Машину новую купили, квартиру…

Кира осознала, до какой степени ей безразлично то, чем еще полгода назад она страшно гордилась, чему радовалась. Теперь все стало казаться нереальным, призрачным. В любой момент могло измениться.

– Ты меня прости, конечно, лезу не в свое дело, но… У тебя все нормально? В смысле, ничего не случилось? – мягко поинтересовался Денис.

«Надо же, неужели заметил?»

– Нет, все хорошо, а что?

– Просто спросил. Ты без настроения. Хотя, – оборвал он сам себя, – какое сегодня, к черту, настроение?

Ленька жил в обычной панельной пятиэтажке. Дверь подъезда была открыта, рядом стояла красная крышка гроба. Кира и Денис поднялись на второй этаж. Дверь квартиры тоже оказалась незапертой, и они тихонько прошли внутрь.

Сколько раз они бывали в этом доме в студенческие годы! Здесь ничего не изменилось: тот же выкрашенный темно-зеленой краской подъезд, та же дверь, обитая черным дерматином. И в квартире все осталось прежним – обои, линолеум, мебель. Правда, немного пообтрепалось.

Только Леньки не было. Он ушел от них навсегда. Первый. И так необъяснимо рано. Его тело лежало в большой проходной комнате, возле него сидели и стояли какие-то люди. Миновав тесную прихожую, Кира и Денис тоже направились было туда, но их остановил голос Лениной мамы:

– Кирочка, Дениска! Вы пришли! – Она сидела на кухне, на единственной табуретке. Остальные, видимо, были под гробом с телом Леньки.

Елену Тимофеевну было не узнать: полностью седая, с растрепанными, торчащими из-под черного платка волосами. Руки страшно тряслись, глаза покраснели и опухли. Кира помнила ее совсем другой, подтянутой, строгой на вид, с аккуратной прической и в очках с тонкими дужками. Мама Лени работала учительницей химии. Отец, тоже педагог, преподававший в суворовском училище какую-то военную дисциплину, умер несколько лет назад. Ленька был их единственным поздним ребенком. Долгожданным и выстраданным. Теперь Елена Тимофеевна осталась совсем одна.

Они подошли, поздоровались. В кухне остро пахло валокордином.

– Елена Тимофеевна, миленькая, нам так жаль, так жаль, что… – Кира присела на корточки возле сломленной горем матери, осторожно погладила сложенные лодочкой руки, неловко спросила:

– Вы как – держитесь?

– Держусь, а кто же будет Ленечку хоронить? – Она опять заплакала. – Хоть бы и меня Бог прибрал! Одна осталась – для чего? Никому не приведи Господь детей своих хоронить! Сама бы легла вместо него! А вот живу, никому не нужна, а живу!

У Елены Тимофеевны, видимо, начиналась истерика. Кира тоже расплакалась, Денис держался из последних сил. Из комнаты прибежала какая-то женщина, тоже в черном платке, сердито зыркнула на вновь прибывших.

– Только успокоилась и опять, – пробормотала она. – Леночка, ты выпей-ка еще сердечное. Скоро уж вынос. Нельзя так убиваться, ты что? Ленечка там все видит, ему не нравится!

Уговаривая Елену Тимофеевну, женщина настойчиво вытесняла из кухни Киру и Дениса, давая понять, что они тут лишние. Те послушно направились в комнату. Кира шла с замиранием сердца: прежде она никогда не видела покойников, разве что по телевизору. Бабушки и дедушки умерли, когда Кира была совсем маленькая. Родители, беспокоясь за ее психику, не разрешали девочке смотреть на умерших. И теперь Кире боялась взглянуть на мертвого Леньку. Она боялась, что неподвижное, восковое лицо отпечатается в памяти, навсегда вытеснив образ живого Лени Казакова.

Но переживала Кира напрасно. Увидеть друга юности в последний раз ей не довелось. Леню хоронили с закрытым лицом.

– Уж больно страшный, – доверительно прошептала Кире на ухо маленькая круглолицая старушка. – Вы-то кто ему будете?

– Друзья. Учились вместе в институте, – пояснила Кира за них двоих.

– А я тетка, отцова двоюродная сестра, – представилась собеседница.