Выгодная смерть

— К столу, к столу! — кричит Этторина, неся суповую миску с дымящимися клецками.

Усевшись за стол, все замечают вдруг лишний, шестой прибор.

— Есть еще один человек, который после этой истории остался в выигрыше, и я решила пригласить его, не предупредив вас: это сюрприз! — говорит Этторина в ответ на вопросительные взгляды гостей.

Гости в недоумении, по рукам Нордио пробегает дрожь, и вилка с нанизанными клецками начинает мелко подрагивать. В этот момент входить водитель Луиджи. Не зная, к кому ему обратиться — к Нордио или Этторине, — он останавливает взгляд на роскошном столе, уже порядком разоренном гостями, и возвещает:

— К вам комиссар Вердзари!

Когда Вердзари без промедления входит в столовую, Этторина отваживается нарушить гнетущее молчание и указывает ему на его место за столом.

— Садитесь, садитесь, комиссар, а то все остынет. Я уж думала, вы не придете.

Вердзари садится рядом с Нордио и молча улыбается. Ему наполнили бокал, и он с удовольствием его опорожняет. Затем, достав из внутреннего кармана пиджака небольшой сверток, отодвигает тарелки и кладет его на скатерть.

— Я бы ни за что не пренебрег таким лестным приглашением. А кроме того, я хотел показать вам кое-какие вещи и решил воспользоваться случаем. Я их собрал в разных местах по долгу службы, но не предъявил в свое время господину прокурору, поскольку видел его нетерпение закончить следствие поскорее.

И на глазах у потрясенной компании Вердзари извлекает из свертка первый предмет: столовый нож с чеканной серебряной ручкой. Он совершенно такой же, как другие ножи на столе, только на зазубренном от долгого употребления лезвии остались волоконца нейлона — переливчатые, блестящие и тонкие, словно волосы. Он поднимает нож и поворачивает его против света, чтобы все присутствующие могли хорошенько разглядеть. Бросив взгляд на лежащие перед ним приборы, он продолжает:

— Красивый ножик, верно? Из-за этой чеканки мне пришлось здорово повозиться, чтобы снять отпечатки пальцев. Конечно, тот, кто воспользовался ножом с такой ручкой, знал свое дело.

Этторина сидит, затаив дыхание, и тут Нордио, пытаясь скрыть явное замешательство, говорит преувеличенно деловым, профессиональным тоном:

— Что же вы не сообщили мне об этой вашей находке? — И добавляет неожиданно мягко, почти покорно:

— Вы же прекрасно знаете, что эту спешку с окончанием следствия затеял не я, мне ее навязали, так же, как и вам.

Затем он вдруг оживляется и, словно желая убедить не только Вердзари, но и себя самого, меняет тему.

— А впрочем, если Конти сознался, к чему нам опять обсуждать все это? Обрывки нейлоновой веревки неопровержимо доказывают его вину!..

— Если бы не эти обрывки, — перебивает его Вердзари, который словно только того и ждал, — если бы не они, то, согласитесь, Конти не подумал бы, что переусердствовал, связывая жену, а стало быть, и не взял бы вину на себя! — И доверительным тоном продолжает:

— План мести, надо признаться, был неплох, хоть и возник у него внезапно. Он наказал бы неверную жену и одновременно проучил бы прячущегося за стеной ее любовника. Идеальная месть обманутого мужа, лучше не придумаешь! Не говоря уж о приезде Каррераса, который тоже неожиданно влип.

Вердзари на секунду замолкает, чтобы отхлебнуть из бокала, и продолжает свой рассказ:

— Несомненно, именно Конти напал на жену и связал ее. Он был ожесточен, ему постоянно приходилось терпеть насмешки и унижения. Флигель виллы «Беллосгуардо», который ему было приглянулся, а потом оказался уже сданным, стенка бюро с окуляром, который открывается у него перед носом, да и то, что его выдворили из уютного и привычного места в Риме и отдали под начало Де Витиса, когда-то вместе с ним поступавшего в министерство и бесстыдно волочившегося за его женой… Согласен: он первым проник во флигель…

— Первым!..

Это восклицание словно бы вырвалось одновременно у всех. Компания, за исключением Этторины, еще занятой едой, настораживается и ловит каждое слово Вердзари.

— Единственное невыясненное до сих пор обстоятельство, — продолжает он, это смерть его жены, а также личность того, кто проник в спальню позднее и прекратил страдания несчастной… Ибо после нападения мужа Луиза Савелли была еще жива!

— Жива!

На сей раз собравшиеся хором подхватывают слова комиссара, а он, откинувшись на спинку стула, продолжает:

— Да, жива… Избита, без сознания, — но жива. Это был внезапный приступ бешенства мужа, а не преднамеренное убийство. Перед тем как уйти, он даже чуть-чуть ослабил узлы на веревках — это подтверждается показаниями свидетеля, — поскольку рассчитывал, что вечером она вернется домой, к нему. Побои должны были стать для нее уроком на будущее — ей и тому, кто наблюдал за этой сценой из-за стены. Он нарочно сдвинул зеркало, чтобы открыть ей глазок — дать ей понять: вот до чего она докатилась, бесстыжая! Именно в таком состоянии, бесчувственную, но не мертвую, обнаружила ее Этторина Фавити, поглядев в глазок, когда его превосходительство удалился.

— Этторина!