– Доктор имеется, а толку нет, – сказал Пушкин. – Умеет подтверждать очевидное.
– Вы слишком строги, господин Пушкин.
– Называю вещи своими именами. Некоторым это не нравится.
Преображенский хмыкнул: этот чиновник сыска вызывал у него нечто вроде уважения. Хотя доктор не ценил никого, кроме себя. Глубоко в душе, конечно.
– Чем же я могу вам помочь?
– У вас, Павел Яковлевич, меткий глаз. Вы умеете делать выводы. Умеете анализировать факты и читаете важные книги по криминалистике. Что заменяет лабораторию.
Комплимент был такого сорта, что не мог не понравиться. Пушкин говорил, что думал, и это было самое ценное. Преображенский понял, что его не просто высоко оценили, а считают настоящим криминалистом. То есть тем, кем он желал быть. Чтобы приблизиться к славе великого Аполлона Григорьевича Лебедева. Об этом можно было только мечтать. Тем не менее доктор ощутил желание сделать для чиновника сыска все, что тот попросит.
– Опять загадку раскопали, – не замечая, как проявляет интерес, сказал доктор. – Помню-помню тот волшебный шарик. Один у меня хранится… Оставил на память…
Павел Яковлевич поскромничал: негласно он собирал коллекцию предметов, которые оставались после различных дел. Как настоящий криминалист.
– Новый шарик на булавке, – сказал Пушкин, вынимая из кармана пиджака вещь, которую полчаса назад ему отдал доктор Воздвиженский. Даже уговаривать не пришлось. Уговаривать Преображенского тоже не пришлось. Приняв булавку пинцетом, он стал рассматривать в лупу. Как коллекционер рассматривает редкую монету.
– Милая вещица. Откуда достали?
– Из горла убитого…
– Доктор Воздвиженский считает, что булавка в горле может убить? – с презрением спросил доктор.
– У погибшего свернута шея. В результате падения с высоты. Булавка – чтобы лишить сопротивления и столкнуть.
Преображенский кивнул:
– Это возможно… А я уж решил, что в Пресненском совсем обленились… Если все известно, что остается мне?
– Что за булавка? – спросил Пушкин. – Для портных и модисток великовата.
Доктор все еще держал булавку пинцетом.
– Ответ в каждом каталоге магазина, торгующего товарами для досуга, рукоделия, играми и детскими игрушками, ну хоть конторы Шварцкопфа…
– Булавка для вышивания?
– Энтомологическая булавка… Судя по длине – номер семь, для крупных экземпляров. Производят и в Германии, и в Британии, и в Австро-Венгрии, и много где еще… В упаковке традиционно по сто штук. Какой марки, сказать не смогу, простите…
– Накалывать бабочек для коллекции.
– И жуков. Булавку удерживают за шарик большим и указательным пальцами, легким движением прокалывают спинку засушенного насекомого и втыкают в планшет.
– Держать неудобно.
– Очень. Нужна привычка и тренировка, иначе испортите экземпляр бабочки, – доктор протянул булавку. – В бумаге, полагаю, ваш подарок невесте?
Павел Яковлевич подтвердил репутацию своего глаза: глаз был острый. Шурша оберткой, Пушкин извлек погибшую сковороду и двумя руками протянул доктору. Чем вызвал у него некоторое удивление.
– Неужели сковородкой добили того, кого ткнули булавкой? – спросил он.
– Эти предметы не связаны… Одна дама отбивалась от нападения. Ударила нападавшего по лицу… Можете определить, что прилипло к раскаленному днищу?
Убедившись, что над ним не шутят, Преображенский положил сковороду перед собой. Отскоблив пинцетом прилипшее, зажег горелку и поднес на пинцете к язычку пламени. Клочок вспыхнул и закрутился, окончательно превратившись в уголек. Запахло паленым. Доктор готов был вынести вердикт:
– Шерсть. Добротная английская шерсть. Легкая и теплая.
– Шарф?
– Вероятно… Неужели злодей замотал лицо, чтобы не узнали?
– Вопрос не так прост, – ответил Пушкин. – Мог замерзнуть, ожидая на морозе.
Открытия раззадорили Павла Яковлевича.
– Как жаль, что у нас в полиции нет образцов тканей. – Он встал и принялся ходить по медицинской. – Положили бы рядышком два лоскута – и пожалуйста, известна лавка, где куплено. А там ниточка тянется дальше… В Петербурге, в департаменте полиции, наверняка уже имеют нечто подобное…
– Справимся без Петербурга. – Пушкин закрыл чугунку бумагой. – Позвольте у вас оставить. В приличный дом со своей сковородой не ходят…
Преображенский не возражал. Дел в участке все равно никаких, а ему страсть как захотелось изучить нагар. Так, на всякий случай. Вдруг пригодится для решения криминалистической загадки.
Она так спешила, что выскочила из «Континенталя» в распахнутом полушубке. Гордое перышко угрожающе помахивало прохожим, чтобы сторонились.
Догнать не получалось. Агата не думала, что будет, когда настигнет уходящего. Такие мелочи, как бессовестное нарушение приличий (дама первой обращается к незнакомому мужчине – какой позор!), меньше всего волновали ее. Желание требовало удовлетворения: или убедиться в ошибке, или узнать нечто новое. Агата была уверена, что здесь что-то кроется. Хотя бы потому, что господин, только зашедший в ресторан, не будет бросать ужин просто так.