Выигрыш - смерть

Вот идут парень и девушка. Проходят, скользнув по мне взглядом. Потом, вероятно, посидят в кафе, девушка беспечно будет болтать, ковыряя в вазочке тающее мороженое, а парень пропустит рюмочку коньяку. Его глаза заблестят смелее, он вдруг увидит, что у девушки удивительно круглые и белые колени, он ощутит сладковатый и терпкий запах ее волос. Рука его найдет руку девушки, и ее пальцы вздрогнут. Севшим от волнения голосом парень предложит девушке заглянуть к знакомому, посмотреть видик. И вот они вдвоем в комнате. Знакомый возится на кухне с кофе, на экране демонстрирует фантастические груди одна из бесчисленных Мессалин, за окном - приглушенный шум города, в висках туго бьется юная кровь, подстегивая желание...

Я, наверное, задремал, опершись на метлу, потому что, когда рука соскользнула с держака, основательно клюнул носом.

Во что бы то ни стало надо вырваться отсюда!

Заключенного, представленного к условно-досрочному освобождению, на пути к свободе ожидают два препятствия: комиссия и суд, официально утверждающий ее решение. Главное - комиссия, где заседают хорошо знающие тебя люди: мастер, начальник отряда, начальник колонии, воспитатели, учителя.

Пришло время, а меня все не вызывали. Спрашивать у Божка я не решался, боясь спугнуть удачу. И наконец дождался!

- Лемешко, Антоненко - на комиссию!

Незаметный, глуповатый или прикидывающийся таким Антон добросовестно махал в производственной зоне молотком, сбивая наплывы и брызги сварочных швов на полуосях. Его подозревали в доносительстве, но явных улик не было. Вел он себя тихо в течение тридцати месяцев после того рокового удара топором, которым он, тогда шестнадцатилетний, раскроил голову дебоширу-отцу, под пьяную руку измывавшемуся над матерью. Из полученных за непреднамеренное убийство пяти лет Антоненко отсидел чуть больше половины.

В президиуме в красном уголке - сплошь знакомые лица. К двери приникли "болельщики" - что готовит нам сегодня судьба?

Комиссия прошла благополучно, за ней суд, где седой пузан зачитал постановление о том, что к нам возможно применить условно-досрочное освобождение. И вот - вокзал, куда нас двоих доставил все тот же Божок. Каким чудесным казалось все вокруг! Солнце, улицы, даже облезлые стандартные постройки! С разбегу я наобещал Божку выслать краску для ремонта здания отряда, писать о своих делах и что-то еще. В мыслях же был уже дома.

Поезд прибыл в Донецк поздним вечером. Прощелыга-таксист заломил два счетчика, но кто же станет торговаться! За полтора года непыльной работы я, за вычетом ежемесячного ларька, получил в кассе колонии тридцать четыре рубля. В двадцать раз меньше, чем трудяга Антоненко. Впрочем, это меня нисколько не огорчило - не на заработки же ездил! По дороге я завел с таксистом "тюремный" разговор, на что тот почти не реагировал, изредка для приличия поддакивая и, вполне вероятно, желая быстрее от меня избавиться.

Дом, мама, радостная встреча, новенький паспорт, фальшиво-приветливый лейтенант - инспектор по надзору. Свои владения он объезжал на мотоцикле. Не миновал и меня, чтобы узнать, устроился ли я на работу. Просьба маминой подруги с электромеханического завода смягчила кадровиков, и я был принят фрезеровщиком третьего разряда.

В цехе я не скрывал прошлого, даже бравировал своей бывалостью. Ландшафт на производстве мало чем отличался от колонии. Те же грязно-зеленые станки, баки с мусором, стружкой, лужи разлитой эмульсии на полу, выложенном чугунными плитками. Мне предстояло выполнять элементарную операцию, с которой справился бы и мальчишка. Устанавливай две фрезы и нажимай поочередно кнопки. В случае поломки придет наладчик. Даже меня, совершенно безразличного к технике, научили в колонии большему.

Словом, работа, а особенно зарплата под три сотни, меня устраивали. Про висящий надо мной условный срок я не забывал. Ровесники в армии, военкомат меня пока не тревожит, друзей и до отсидки было не много. Да и радости встречи со знакомыми не доставляли. Их интересовало одно - тюремная "клубничка", особенно мужеложство. И когда я уверял, что эти штуки за решеткой случаются не чаще, нежели на воле, многие казались разочарованными. Кино мне приелось, а к спиртному не слишком тянуло.

Столкнулись мы и с Гизо. То, что Гизо на самом деле зовут Гурамом и что из Рустави в Донецк он переехал в двухлетнем возрасте, я уже знал. Дело было зимой у одного из баров в центре. Спутники Гурама - крепкие, румяные, одетые подчеркнуто дорого и модно, как бы воплощали собою местную "золотую молодежь".

- Ба! Кого я вижу? Дима, вот так встреча!- радушно вскричал Гурам, завидев меня.- Когда освободился? Жаль, жаль, нехорошо у нас получилось! Неужели из-за этого проигрыша и пошли брать магазин? - Гурам держался неестественно, явно переигрывал.

- Ну, по рюмке за встречу? В баре и потолкуем.

- Спасибо, Гурам, не хочу. Поговорить можно и здесь.

Радости от этой встречи я не испытывал и скрывать это не собирался.