Выход из мёртвого пространства

Однажды утром самолет Устинова оказался неготовым к вылету, и, пока техники "подчищали хвосты", группа уже вылетела. В то время существовал приказ: ни в коем случае не вылетать на боевое задание в одиночку. Однако Георгий этот приказ нарушил не раздумывая и взлетел пряма со стоянки, надеясь догнать эскадрилью. Не удалось.

Тогда он решил наведаться туда, где во время прошлого вылета заметил несколько автомашин-фургонов, а около них - копошащихся немцев. Летел он вдоль реки и вдруг увидел тонкую ленточку понтонной переправы, а на западном берегу Миуса много стогов, которых, как ему помнилось, раньше не было.

Устинов решил атаковать с ходу, спикировал и сбросил бомбы на переправу, потом с переворотом устремился на стог, стреляя из пулеметов. Стог загорелся, а когда Георгий начал обстреливать второй, немцы открыли по нему сильный огонь из эрликонов. Из-под стогов стали выползать танки и бронемашины. Самолет Устинова буквально изрешетили, но главное было сделано: переправа разрушена.

Возвращался Устинов на бреющем, а в голове свербила мысль: что ему будет за нарушение приказа?

Когда Устинов приземлился и пошел докладывать командиру полка, тот, прихрамывая (несколько дней назад был ранен в ногу), двинулся ему навстречу, крепко обнял и сказал:

- Спасибо, сынок! Мне с НП уже доложили! А приказ насчет запрета одиночных вылетов... Будем считать, что для тебя я его специально отменил. Но только на этот раз!

Рассказывали еще об одном случае, иллюстрирующем давнюю-давнюю мудрость; все тайное становится явным.

Видимо, она настолько давняя, что проверяют ее правильность чуть ли не ежедневно. Так было и на тот раз.

В конце октября Устинов повел пятерку самолетов на штурмовку в один район, а младший лейтенант Семенов - к другой. Вечером обоих ведущих вызывают в штаб дивизии вместе с командиром полка и сообщают, что наши самолеты нанесли удар по своим войскам в районе села Хопры. Понятно, что это трагическая, но случайность. Но и в случайности нужно сознаться. Кто нанес удар? Семенов и Устинов в один голос ответили: "Не я!" Командир полка начал было грозить расстрелом, но командир дивизии, словно что-то зная, сказал: "Подожди, еще разберемся!"

На следующий день снова вылетели на штурмовку. Старший лейтенант Шевцов повел группу именно в район села Хопры. Среди летчиков был и Устинов. При штурмовке в самолет Устинова попал снаряд, машина загорелась, пришлось садиться в болото. Летчик остался жив, с трудом вылез из самолета и стал пробираться к своим. Неожиданно навстречу ему вышли трое в комбинезонах. Приняв их за немцев, Устинов выхватил пистолет, но, услышав выражения, которые можно произнести только по-русски, от радости даже и пистолет выронил.

Оказывается, встретили его солдаты с нашего бронепоезда, стоявшего на станции Хопры. Они рассказали ему, что вчера наша авиагруппа нанесла удар по своим, и в доказательство дали ему стабилизатор бомбы АО-25, который Устинов и принес на аэродром.

Так стало ясно, что удар по своим нанесла группа Семенова, которая в тот раз применяла именно бомбы АО-25, у Устинова были другие. Но Семенову повезло, было не до него, отделался обычным взысканием, благо ни погибших, ни раненых не было.

Да, вот на что еще хотел обратить внимание: в рассказах, которые мы слушали, часто поминались имена погибших летчиков: капитана Павла Александровича Янина, сержанта Ивана Михайловича Малышева, сержанта Михаила Устиновича Лазарева, младшего лейтенанта Тимофея Сергеевича Евдокимова. Может быть, подсознательно, а может быть, и нарочно рассказывающие стремились, чтобы слушатели запомнили эти имена. Я - запомнил. Запомните и вы. Ведь у летчиков чаще всего во время войны могил не было. Ни на фанерной звездочке, ни на мраморной плите имен не писали...

Те два рассказа об Устинове, которые вы прочитали, я услышал от других, а вот что рассказывал сам Георгий:

- Был это мой двадцать шестой боевой вылет. Увлекся я тогда штурмовкой и один в результате остался. И тут набросились на меня шесть Ме-109. Один против шести! Минут пятнадцать крутили карусель над Азовом. Что было потом, помню смутно. Позже моряки рассказывали, что один "месс" подошел ко мне очень близко и врезал очередь. Самолет мой задымил, а потом взорвался. Меня выбросило в воздух, ранило, но парашют я все-таки раскрыл. Пытались немцы меня расстрелять в воздухе, но появились наши истребители, отогнали их. Спустился я на одной лямке, вторая сгорела. Да и сам погиб бы, да меховой комбинезон от огня спас.

Лежу в санчасти. Настроение паршивое. Знаю, что за два дня погибли четыре сержанта молодых: Петр Иванович Алабов, Семен Алексеевич Матвеев, Василий Дмитриевич Зязин и Николай Андреевич Голубев.

А тут меня командир вызывает. Говорит: к нам пополнение прибыло, так, мол, иди и расскажи о нашей боевой работе. Я - отказываться: оратор плохой, да и лицо обгорелое, чего ребят заранее пугать? Тут командир посуровел:

- Вот именно потому тебя и посылаю, пусть знают, что не на танцы прибыли, а на войну, пусть правду знают! Пришлось идти.