Выхода нет

От солнца слезилось. Я и забыла уже, каким ярким может быть город, словно под амфетаминами. Яркие машины, из которых доносился оранжевый блюз. И вроде бы все пытаются что-то успеть, но вовсе не торопятся. Странное ощущение придуманной яви. С ветки на ветку перекатывался солнечный шар. Весь этот полуденный зной сковывал грудную клетку, и невозможно было продохнуть – еле дышалось.

– Жареное солнце сегодня, – наконец вздохнула.

– Так бывает в больших городах, – Лёшка курил медленно, смакуя горький табак.

Курить не хотелось совсем. Хотя, возможно, сигарета сейчас помогла что-нибудь придумать. Тревога сжала, как в объятьях. Не отпускало желание скорее это всё прекратить.

– Мне нужен нормальный кофе! – единственное решение, которое смогла принять в этом осознанном бессознательном.

– К «Лимону» тогда надо.

В «Лимоне» было всё как в Греции. Хочешь сухую лапшу – покупай, хочешь заварить – там и заваривай. В ларьке продавали сигареты, пиво, и что самое важное – там варили кофе. Рядом с магазинчиком всегда толпились люди. Еще бы, «Лимон» был создан для студентов и алкоголиков. Единственный на районе круглосуточный магазин. А чтобы вы понимали, в том моем две тысячи восьмом году алкоголь можно было купить в любое время суток. Закончилось у вас обжигающее – беги за второй.

– Слушай, Лёш, а Перун путешествовал во времени?

Лёшка был из тех, кто собирались по выходным в поле и бились на мечах. Их женщины варили щи из крапивы, а дети тех, кто постарше, разжигали огонь при помощи трения камней. Лёшка занимался исторической реконструкцией. Вообще, славянская мифология была коньком Фролова – уже потом, ближе к тридцати, он издаст восемь книг из своих мифологических фантазий и заведет ютуб-канал, продолжая по выходным ходить в кольчуге и биться на мечах. А тогда, в двадцать, он просто планировал выжить, потому что столько пить, сколько пили они по пятницам с Лиманским, можно было, пожалуй, только славянскому богу Припегала.

– В мифологию ударилась?

– Головой, кажется. Так что там Перун?

– На самом деле реальной славянской мифологии почти не сохранилось, совсем немного фольклор донес, но там собирали этнографию всего два человека буквально – Веркович и Афанасьев. В летописях краем совсем, имена богов в основном.

– Что, совсем никто не путешествовал? Зачем тогда ваша эта мифология нужна?

– Ну, потенциально Баба-яга была стражем между мирами, изба ее всегда на краю леса стояла, метафорически, как раз на границе между миром тем и этим. Молодильные яблоки время вспять отматывали, но связано ли это с мифами, не уверен. Это если брать славянскую мифологию.

– А что-нибудь типа «уснул дома, проснулся вчера» было?

– В нашей нет.

– В нашей? В моей Адам и Ева по деревьям лазали, яблоки срывали. Яблоки!

– Ну в славянской, фух, – выдохнул глубоко – задела, по ходу, – В индийской мифологии такое было. Царь Мучукунда попросился поспать и проспал несколько веков, а потом раз – и в будущем проснулся, враги разбудили.

– А в прошлом? Летал кто-нибудь в прошлое?

– Марти Макфлай летал.

– А это какая мифология?

– Мифология Эмметта Брауна.

– Никогда не слышала.

– Демидова, блин! – подытожил он красноречивым «блин» мое киноневежество.

Да, «Назад в будущее» я посмотрю в две тысячи шестнадцатом году вместе с Даней. Именно такое же «блин, Демидова» скажет и он. Посмотрю и забуду.

– Короче, это не оттуда, – отряхнулась от своего киноневежества я.

– Ты сегодня странная, Маш.

Я бы вообще себе в тот день не доверяла. Странная Маша – это как-то мягко еще.

– Впрочем, как и всегда?

Не можешь оправдаться – шути. Так учил Кулагин.

– Впрочем, как и всегда, – подтвердил он.

У «Лимона», как и ожидалось, толпились люди – кто-то за кофе, кто-то за пивом. Небольшой ларек в восемь метров с гигантским фруктом на крыше обступили студенты и любители, что покрепче кефира. Чем ближе мы подходили к дверям, тем сильнее доносился запах кофе. Вкусного кофе, который спасал. Невкусный никогда не спасал. Май. Жара. Канун сессии. Кругом студенты. Кайф.

Кофе в «Лимоне» всегда был чуть горьковатым. До сих пор помню вкус его и градус. Это был первый курс, мы только поступили на журфак. И я была остро ориентированным молодым журналистом с четким представлением о том, что если начнется война, я уеду на войну, если будет митинг, я его возглавлю, если будет разбой, я его предотвращу. В общем, я была дотошным, занудным подростком. Желание всегда отстаивать свою точку зрения, искать справедливость и спешить на помощь было настолько гипертрофированным, что из него можно собирать инсталляции для музеев современного искусства. Тогда всё было с этим запахом справедливости.

И вот мне семнадцать, мы с группой идем пить пиво на Курган Бессмертия, это парк такой за «Лимоном». Прямо на лавках, прямо в центре города. Тогда это еще можно было. Я стою в очереди и вижу боковым зрением, что тот, кто стоял передо мной у кассы, осторожно, как бы незаметно просовывает руку к распахнутому кассовому аппарату, и пока продавец ищет ему что-то на прилавке, тащит из-под носа деньги.