Вымпел. Группа специального назначения КГБ СССР

Камера неподвижна, на экране — ничем не примечательный пейзаж: слегка взбугренная местность, дерево, зеленые кустики. Кроме этого — ничего! Вдруг, как по команде, земля дыбится и встают 50–70 вооруженных парней и тут же ложатся, и снова исчезают. Проходит секунда-другая (камера неподвижна) — и опять, как по команде, встают еще человек 50–70, но уже других воинов. Ложатся — и снова пропадают, сколь ни вглядывайся в эти кустики и бугорки. "Бойцы «Вымпела» проходили стажировку и в странах Юго-Восточной Азии, — звучит голос диктора за кадром, — где наши парни делились опытом и где многому научились сами". В это время на экране крупным планом возникает участок дороги — безо всякого изъяна, после чего квадратный «лоскут» земной поверхности приподнимается и отъезжает в сторону, а из замаскированной ямы, как черт из табакерки, выскакивает перемазанный в глине улыбающийся "вымпеловец".

Солоухин смотрел на экран молча, а затем, когда генерад Дроздов по окончании фильма попросил желающих высказаться, Владимир Алексеевич, выждав небольшое время, поднялся с кресла и, обронив, "сумку мою поторожи", мелким шагом, той же шаркающей походкой, пошел к сцене. Зал молча ждал.

Опершись на трибуну, Владимир Алексеевич коротко поведал свою военную биографию, отметив, что "хотя в войсках НКВД я никогда не служил и про вас, разведчиков, не писал, но во время войны был старшим сержантом в спецназе". Говорил он тихо, потом голос стал крепнуть — почти точь-в-точь, как это было во МХАТе, на 40-летии журнала "Наш современник", когда он читал свое стихотворение, закончив его на высокой ораторской ноте. Он продолжил:

— Когда я посмотрел этот фильм, я вспомнил случай из нашей давней русской истории. Произошло это в период крещения Руси. Сами понимаете, что когда Владимир Святой приказал сбросить Перуна в Днепр и велел всем креститься, это был единичный, хотя и государственного, исторического значения случай принятия христианства языческой Русью. После этого христианские проповедники пошли в разные города и веси, в разные племена, жившие тогда на территории Руси, крестя язычников и обращая их в христиан. И вот, когда один из монахов-подвижников пришел к языческому племени, обитавшему где-то на Севере, и убедил это племя принять христианство, произошло следующее. Вождь племени, который должен был первым пройти обряд крещения и показать, таким образом, пример своему племени, вошел в реку, выхватил из ножен меч и, высоко подняв его над головой, трижды окунулся в воду. И когда он вышел на берег, монах-мессионер упрекнул его: что ж ты, мол, сам окунулся, а меч свой не окунул? И вождь ему ответил…

Тут голос писателя возвысился до митингового накала:

— Я, говорит, прошел обряд крещения. Я теперь христианин. Я буду соблюдать Христовы заповеди, буду жить так, как велит мне Христова вера. Я даже буду прощать врагов своих. Но! — голос Солоухина обрел металл: — Но ме-еч мо-ой!..

Он сглотнул комок в горле, и микрофон передал это всем сидящим в зале. Произошло мгновенное слабое движение десятков людей, которые, я уверен в этом, разом угадали — что сейчас будет сказано.

— Но меч мой никогда не должен быть добрым к моим врагам! Он никогда не будет добрым к врагам моего племени — он не для этого предназначен. Меч в моей руке для того, чтобы защитить меня и мое племя, и ему нельзя быть добрым, как мне! Вот что сказал монаху этот вождь племени.

С середины зала я увидел, что по щекам старого писателя текут слезы. Это заметили и другие, и по залу снова короткой судорогой прошло движение.

— И я вас прошу, я вас заклинаю: держите свой меч сухим всегда. Дорогие мои герои, я — старый человек, я много повидал. И вы много повидали, вы много знаете, чего не знают другие. И вы не должны спокойно смотреть на то, что происходит. Вы видите, как наша Россия окружена со всех сторон алчущими «собратьями», которые готовы рвать ее на части, стремясь ухватить кусок пожирнее. Вы видите, как потворствует им потерявшая совесть и страх "пятая колонна". Не мне это вам рассказывать, это вы сами знаете, как не знает никто. Так… не дайте же!.. не дайте погибнуть своей Родине!.. (Он уже не стеснялся открытых слез и рыданий). Она вас вскормила, но сегодня она слаба и унижена, и вы — ее последний оплот! Я старый человек, русский писатель, я обращаюсь к вам: держите ваш меч сухим! Нам нельзя быть добрыми к нашим врагам — их слишком много, они сплочены и сильны, и не хотят быть добрыми с нами. И поэтому пусть ваш меч, изображенный на вашей эмблеме, навсегда останется разящим, острым и сухим, как у того мудрого вождя племени!..

Он отошел от трибуны и, шаркая подошвами ботинок, пересек сцену. Зал возбужденно аплодировал. Какая-то женщина помогла ему сойти со сцены и, идя рядом вдоль прохода, что-то горячо говорила. Владимир Алексеевич растерянно оглядывал зал, и я догадался, что он забыл, в котором ряду сидел до выступления. Я поднялся ему навстречу:

— Владимир Алексеевич, идите сюда. Вот ваша сумка.

— А, ну все. Спасибо, голубушка, я посижу теперь…