Вынужденная мера

Когда я вошел, двое собеседников умолкли и уставились на меня. Насколько я понял, они говорили о теле, лежавшем на самом дальнем столе. Я узнал одного из парней, интерна по имени Гаффен, с которым был шапочно знаком. Этот Гаффен слыл большим хитрецом и мерзавцем. Его собеседника я видел впервые. Наверное, это и был Хендрикс.

– Привет, Джон, – воскликнул Гаффен. – Что вы тут позабыли?

– Когда начнется вскрытие Карен Рэндэлл?

– Через минуту. Хотите переодеться?

– Нет, спасибо, я просто посмотрю.

Честно говоря, переодеться мне хотелось, но я понимал, что лучше этого не делать. Пока на мне обычный повседневный костюм, я остаюсь простым наблюдателем. Мне совсем не с руки быть или хотя бы считаться участником вскрытия. А то ещё подумают, что я как-то повлиял на формулировку выводов.

– Кажется, мы с вами незнакомы, – обратился я к Хендриксу. – Меня зовут Джон Берри.

– Джек Хендрикс, – он улыбнулся, но не подал мне руку: Хендрикс был в перчатках и уже успел прикоснуться к лежавшему перед ним трупу.

– Я тут показывал Хендриксу разные занятные штуковины, – подал голос Гаффен, кивком указывая на тело и отступая на шаг, чтобы я мог подойти и посмотреть. На столе лежал труп молодой негритянки, довольно смазливой. Но кто-то испортил её красу, всадив три пули в грудь и живот.

– Хендрикс безвылазно сидит в своей Мемориалке и ещё не видел ничего подобного, – продолжал Гаффен. – Мы обсуждали происхождение вот этих отметин. – Он указал на несколько рваных ранок на предплечьях и голенях девушки.

– Я думаю, эти ссадины – от колючей проволоки, – предположил Хендрикс.

Гаффен желчно усмехнулся.

– Колючая проволока… – эхом повторил он.

Я промолчал. Я знал, что это за ранки. Но человек, не имеющий достаточного опыта, никогда не догадался бы, откуда они взялись.

– Когда её привезли? – спросил я.

Гаффен покосился на Хендрикса и ответил:

– В пять утра. Но смерть наступила где-то около полуночи. Это вам о чем-нибудь говорит? – спросил он Хендрикса.

Тот покачал головой и закусил губу. Гаффен попросту издевался над парнем. Я подумал было, что надо вступиться за Хендрикса, но не стал: всех не защитишь. Медика хлебом не корми, дай только повергнуть в трепет младшего товарища. Эскулапы называют это «учением». И я, и Гаффен, и Хендрикс прекрасно понимали, что происходит.

– Как, по-вашему, где был труп эти пять часов? – спросил Гаффен.

– Не знаю, – с несчастным видом пробормотал Хендрикс.

– Попробуйте угадать.

– На кровати?

– Черта с два! Обратите внимание на трупные пятна. Тело вообще не лежало, оно находилось в сидячем положении и с наклоном.

Хендрикс снова взглянул на труп и в очередной раз покачал головой.

– Ее нашли в сточной канаве, – продолжал Гаффен. – На Чарльстон-стрит, в двух кварталах от «поля брани». В сточной канаве.

– О…

– Ну-с, теперь-то вы сможете определить происхождение этих штуковин? – спросил Гаффен.

Хендрикс опять покачал головой. Это могло продолжаться до бесконечности, и Гаффен не преминул бы извлечь из своей забавы максимум удовольствия. Поэтому я откашлялся и сказал:

– Вообще-то, Хендрикс, это крысиные укусы. Их ни с чем не спутаешь: крысы сначала прокалывают кожу клыками, а потом отрывают клиновидные полоски ткани.

– Крысиные укусы… – еле слышно повторил Хендрикс.

– Век живи – век учись, – назидательным тоном изрек Гаффен и взглянул на часы. – Мне пора на патоисследование. Рад был повидаться, Джон. – Он стянул перчатки, вымыл руки и снова повернулся к Хендриксу.

Тот все ещё таращился на пулевые ранения и укусы.

– Неужели она пять часов просидела в сточной канаве?

– Да.

– И полиция её не нашла?

– В конце концов нашла.

– Кто же её так уделал?

Гаффен прыснул.

– Это вы мне скажите. У неё поражение слизистой оболочки рта, сифилис на начальной стадии. Она лежала в нашей больнице. Пять раз воспалялись трубы, с этим она тоже лежала у нас. Когда её нашли, в лифчике оказалось сорок долларов. – Гаффен взглянул на Хендрикса, покачал головой и ушел.

Когда мы остались вдвоем, Хендрикс сказал:

– И все-таки я не понимаю. Она что, была проституткой?

– Да, – ответил я. – И её застрелили. А потом она пять часов провалялась в сточной канаве, где её грызли крысы.

– О!

– Такое случается, – добавил я. – И весьма часто.

Открылась дверь, и в прозекторскую въехала каталка с накрытым простыней телом. Санитар взглянул на нас и спросил:

– Вы вскрываете Рэндэлл?

– Да, – ответил Хендрикс.

– На какой стол её положить?

– На средний.

Санитар подкатил тележку поближе и переместил тело на стальной стол. Сначала – голову, потом ноги. Труп уже успел окоченеть. Санитар снял простыню, ловко сложил её и бросил на тележку.

– Надо расписаться, – сказал он, протягивая Хендриксу бланк.

Хендрикс поставил свою подпись.

– Я не очень в этом разбираюсь, – признался он мне. – Во всяких там полицейских делах. Я только однажды работал для властей. Производственная травма. Рабочему проломило голову, и он помер. Но сегодняшний случай мне в диковинку.

– Почему вас назначили на это вскрытие? – спросил я.

– Наверное, просто не повезло. Я слышал, что вскрывать должен был Уэстон, но, наверное, он отказался.

– Лиланд Уэстон?