Вынужденное знакомство

Полину отвлек важный звонок, она кивнула Званному, предложив:

– Выставляйте картины, где вам удобно, я сейчас, одну минуту. Извините.

Быстро решив вопрос, распрощавшись с собеседником и нажав отбой, она развернулась…

… и застыла, пораженная.

С пяти небольших полотен на нее смотрели ЛИЦА. Живые, настоящие, страдающие и задорно, искренне смеющиеся аж до блеснувшей слезы, задумчивые и вдохновенные – лица простых и каких-то необъяснимо возвышенных людей. Людей войны. Они не были облачены в форму и не были военными, но по каким-то мелочам, деталям, по заднему фону, по выражению их удивительных глаз было понятно, что эти люди живут на войне. Живут. На войне. Во всех смыслах такого бытия.

Полина стояла, смотрела, не в силах шевельнуться, провалившись во времени и пространстве, не в силах оторваться и отвести взгляд от этих ЛИЦ, не замечая, как катится по ее щеке слеза… Все всматривалась, изучала, словно знакомилась с этими людьми вживую.

– Да, – нашла она в себе силы прошептать, – ЭТИ работы – абсолютный неформат для нашего «Центра» и Галереи. Это вам правильно сказали, Ярослав Антонович.

А он вдруг шагнул к ней и неожиданно заграбастал своими огромными руками и обнял как-то очень по-отечески, нежно и ободряюще, как близкий человек, и поблагодарил:

– Спасибо, девочка!

Вздохнул и, улыбнувшись, принялся успокаивать:

– Ну что ты, голубушка, ну и ладно, что ж теперь слезы лить.

И именно в тот момент, стоя в объятии сильных, надежных рук, Полина дала себе слово, что сделает все возможное и невозможное, перевернет Москву, а если понадобится, то и всю Россию, но картины Ярослава Званного непременно будут выставляться – их обязательно должны увидеть люди, пусть и не в их Галерее.

А может, и слава богу, что не в их Галерее.

Великий матерщинник, перефразировавший все распространенные обороты нецензурной брани в доступные к применению эвфемизмы, философ, мудрец и балагур-весельчак с закосом в народное простодушие, благоговейный ценитель крупных женских форм и гениальный художник, Ярослав Антонович Званный с тех отеческих объятий у Полины в кабинете стал для нее настоящим другом, родным человеком, определенно наставником, а в чем-то, может, и отцом, которого она лишилась слишком рано.

Вот именно он, Званный, проведший на Донбассе все эти почти восемь лет, начиная с трагического четырнадцатого года, написавший там многие свои картины, воевавший в ополчении, бойцы которого называли его: «Ярого звали?» – когда он удачно попадал по позициям врагов, или просто «Ярый», и объяснил Полине, что происходит в стране, что вообще такое и откуда взялась и получилась эта самая специальная военная операция.

– Полюшка свет Пална, – позвонил ей Ярослав Антонович, – ты рисуночки-то мои можешь куда пристроить на сохранность, пока меня не будет?

Званный был человеком неугомонным, увлекающимся, мотался по «весям-просторам» Родины, как он говаривал, но бо́льшую часть времени все же проводил на Донбассе, где у него имелась любимая зазноба, женщина, понятное дело, «масштабная» во всех отношениях: и широтой душевной, и рубенсовскими телесными формами, одновременно являвшаяся музой Ярослава Антоновича и натурщицей для множества его картин.

Замороченная своими делами и непростыми проблемами, привыкшая к его редкому и короткому посещению столицы между разъездами, Полина рассеянно уточнила:

– Куда на этот раз?

– Как куда? – искренне подивился Званный, – Так на военную же операцию.

– На какую операцию? – не поняла Поля.

– Как на какую? На нашу, – пояснил он с явным недоумением в тоне.

– Да какую нашу-то? – отчего-то разнервничалась Поля.

– Э-э, матушка, – протянул Ярослав Антонович. – Ты вообще в курсе, что в мире происходит?

– Так на какую? – окончательно обескураженная, переспросила она.

– Понятно, – вздохнул тягостно Званный и предложил: – Ты приезжай давай, тут и поговорим.

Полина сорвалась и поехала в мастерскую, где останавливался Званный всякий раз, когда приезжал в Москву. Собственно говоря, это была не его мастерская, Ярослав Антонович даже не был знаком с ее владельцем, впрочем, как и остальные художники, которых приютила эта творческая жилая площадь.

Мастерская принадлежала одному художнику, работавшему в психоделической манере, рисуя страшноватые и необъяснимо притягательные, порой даже завораживающе притягательные картины. Он стал, кстати, с недавних пор весьма известным, успешным и модным в элитной среде бомонда художником, чему во многом способствовал «Центр современного актуального искусства», его Галерея и Полина Мирская в первую очередь, поскольку отыскала и открыла его творчество именно она.

Набрав приличные рейтинги и серьезную востребованность у почитателей, художник решил пожить какое-то время в Америке, «наполняясь ее энергией и смыслами», как он определил данный душевный порыв и тягу к столь непростому вояжу. А перед отъездом оформил документ, дающий Полине право пользоваться и распоряжаться его мастерской в своих интересах, проводить в ней выставки и предоставлять художникам, которых она посчитает достойными, работать в этом помещении.