Выше Эвереста

Я уже мот немного говорить, но сразу же начались ужасные боли, и врач велел молчать. Я пробыл в госпитале два дня, хотя тогда мне казалось, что находился гам всего несколько часов.

Чтобы перевезти в госпиталь в Дели, пришлось положить меня на носилки и отправить в аэропорт, где ждал военный самолет. В аэропорту я на минуту пришел в сознание и услышал обрывки разговора между пилотом и одним из врачей.

— Такая погода, что вряд ли взлетим, — сказал пилот.

— Очень важно доставить майора Алувалиа в Дели именно сегодня. Иначе будет поздно, — заявил врач.

Не успел я вникнуть в смысл этого разговора, как снова потерял сознание. Очнулся я уже во время полета летчик воспользовался небольшим просветом в тучах. Подташнивало. Врач пытался надеть на меня кислородную маску, и тут меня вырвало прямо ему на халат. Я покачал головой, как бы прося прощения. Однако врач спокойно сказал:

— Не волнуйтесь, пожалуйста, — и вытер мое лицо носовым платком.

Наконец меня доставили в Дели и положили в госпиталь. Помню, мне было то очень жарко (температура поднималась выше 40 градусов по Цельсию), то холодно, и я находился в полусознательном состоянии. К губам прикладывали смоченную в воде вату, и сестра то и дело обтирала тело прохладной губкой. Почему-то такое внимание сестры меня раздражало. Мне казалось, что она нарушает приятный сон, от которого так не хотелось пробуждаться. Иногда я думал, что несчастье произошло со мной во время спуска с вершины Эвереста. Тогда почему же Рават и Пху Дорджи, поднимавшиеся со мной на гору, не помогают мне сейчас? В душе теплилась надежда, что я скоро поправлюсь и летом снова отправлюсь в горы.

Врачи решили, что необходима операция. Трахеотомию— разрез дыхательного горла — делал генерал Джозеф, видный хирург и заведующий хирургическим отделением военного госпиталя. Ему ассистировала бригада опытных врачей. После операции я почувствовал себя немного лучше и мог — хотя и с трудом — шевелить руками. Я понял, насколько серьезно мое состояние и что полное выздоровление не наступит никогда. Отныне важной частью лечения был курс инъекций, которые делали каждые два-три часа. Постепенно восстанавливалась чувствительность рук, но это причиняло острую боль в пальцах и кистях. Я все еще оставался беспомощным, не вставал и чувствовал себя опустошенным. В трахее скопилось много сгустков крови, что затрудняло дыхание. Врачи решили эту проблему, введя в дыхательное горло трубку, другой конец которой шел к сосуду, соединенному с небольшим мотором.

Когда включали мотор, сгустки крови отсасывались из трахеи и падали в сосуд. Процесс крайне неприятный. В дополнение к «отсасывателю», так врачи называли это приспособление, они лечили меня паром. Дважды в день грудь и лицо закутывали «водяной рубашкой», чтобы сгустки крови размягчались и легче отсасывались из трахеи. Во время этой процедуры температура поднималась выше 40 градусов по Цельсию, но затем меня обтирали губкой, и вскоре температура падала. Так продолжалось десять дней, и грудь очистилась от сгустков крови. Дышать стало легче.

Был сделан еще один шаг по пути к выздоровлению, когда я смог наконец сам пить фруктовые соки, которые до этого вводили через трубку. Я пытался глотать как можно больше жидкости, но, по-видимому, не совсем удачно, и сестра намеревалась снова прибегнуть к помощи трубки. Хотелось избежать этого во что бы то ни стало, и я прилагал все усилия, чтобы пить нормально. Видимо, мои успехи удовлетворили врачей, так как трубку больше не применяли.

Я был доволен этой победой моего тела и моей воли. Однако далеко не все мне удавалось. Так, например, несмотря на все попытки говорить, я не мог сказать окружающим ничего вразумительного. Отверстие и дыхательном горле искажало слова. Как-то я попытался объяснить, что подушка очень твердая и необходима надувная, но меня никто не понял. Конечно, это мелочь, но тогда она мне казалась важной, и в отчаянии я заплакал от обиды, что меня не понимают. Лишь часа два спустя удалось объяснить, что я хочу, с помощью оригинальной комбинации жестов и звуков. Мой младший брат Соми произносил по порядку все буквы алфавита, и я кивал головой, когда он называл нужную. Гак мы составили то слово, которое я никак не мог произнести.

Эти затруднения длились недолго, трахеотомическую трубку вынули и на рану наложили повязку. Вскоре она зажила, и я начал говорить. Я ликовал, хотя не мог еще долго разговаривать, так как от напряжения терял сознание.