Вышибая двери

Наконец‑то я мог отойти в сторону и привести себя в порядок. Лопнула резинка, державшая волосы, и знак секьюрити был вырван с куском водолазки. Впрочем, позже его нашел бармен. Дебошира забрали (оказалось, он был под кокаиновым кайфом), раненому парню перевязали голову и увезли его в карете «Скорой помощи». Мы с лысым сели за столик и стали дружно жевать печенье, которым нас угостил Ян. Лысый мрачно чавкал, осторожно трогая опухшую щеку. Вид у него был настолько потешный и трогательный, что я не выдержал и расхохотался. Мой напарник насупился и пробурчал:

— Все проблемы в Германии от иностранцев. Проклятый русский… Извини, Макс.

Я подмигнул ему:

— А знаешь, в чем польза Германии от большого количества агрессивных иностранцев?

Лысый перестал жевать и вытаращил на меня голубые глазки.

— Мы с тобой не останемся безработными!

Лысый фыркнул от смеха так, что печенье полетело на брюки.

Официант Томми принес нам сок в высоких стаканах, чтобы мы не жевали всухомятку. На самом деле народ у нас в танцхаусе удивительно хороший и доброжелательный. Я отпил вишнево–банановую смесь и снова задумался над тем, в каком диапазоне швыряет меня жизнь. Восемьдесят процентов немцев, сменивших в течение года место работы дважды, страдают от депрессии и нуждаются в помощи психотерапевта. «А ты же советский человек!» — неожиданно раздался в моей голове бодрый голос Бориса Полевого. Тут уже засмеялся я, и крошки моего печенья полетели в сторону физиономии лысого, на глазах теряющей природную окраску и симметричность.

Но на этот раз он успел хотя бы прижмуриться…

* * *

Осенью 1997 года довелось перегонять груз в Крым через Урал. Через пару дней спать в кабине уже было невозможно. Вес у меня не маленький, и в сидячем положении вся нагрузка приходится на крестец, так что стало казаться, что скоро тазовые кости вылезут у меня с боков. Поэтому, невзирая на октябрьский холод, я на четвертые сутки вытащил кучу тряпья прямо в уральский лес, улегся на нее, как на пахнущую бензином перину, накрылся кожаной курткой и, положив под голову сапоги, довольно быстро засвистел носом. Причем еще отметил про себя, что это несколько странно: заснуть, начать храпеть и самого себя услышать.

…Проснулся я глубокой ночью. Сразу не понял, где нахожусь, но, слегка дернув головой и почувствовав, как щеку царапнул заиндевевший на холоде воротник, вспомнил все. Как ни удивительно, совсем не замерз.

Было тихо, настолько тихо, что почудилось, будто я слышу шуршание собственных ресниц. Возможно, так оно и было. Красота ночи заворожила. Я не двигался. Боялся, что достаточно чуть–чуть пошевелиться — и очарование рассыплется, как прекрасный замок, сложенный из тонких ледяных пластинок. Листья на деревьях, днем отчаянно полыхавшие багрянцем, в свете луны казались стеклянными. Над головой раскинулся бездонно–черный, окаймленный легкими серебристыми облаками небосвод, а прямо в лицо мне светила молочно–белая луна.

Индейцы верили, что на луне спряталась огромная черная птица, поссорившаяся с братьями–ягуарами. И действительно, я увидел ее, сложившуюся из темных пятен на поверхности.

По небу рассеялись стаи звезд, и полупрозрачное медленное облако неспешно двигало их к чернильно–черной бездне.

И вдруг… ужас, как ледяная игла, пронзил меня от макушки до каблука ботинка. Я осознал, что смотрю не вверх, а вниз! Остро и неожиданно понял: считать, что небо находится наверху, над нами, суть глупейшая иллюзия прямоходящих, ведь в космосе нет понятия верха и низа, Земля‑то круглая! Я смотрел на мириады звезд, мерцающих подо мной, на облака, подо мной проплывающие, и детский ужас шевелил мои волосы. Только неведомая мне воля удерживает меня пришпиленным к поверхности этого огромного шара, а подо мной… бездна.

Это ведь даже не на краю небоскреба стоять, это… непостижимо высоко. И я почувствовал, что стоит Земле отпустить меня, и я медленно, но верно поплыву… туда. Медленно, конечно, ведь космос настолько огромен, что не терпит суеты. Но и неотвратимо, по той же причине. А где он начинается, космос? Да вот тут, сразу после кончика моего носа.

Постепенно инстинктивный страх высоты отпустил, замещаясь теплым чувством благодарности. Земля держит меня, ласково и надежно, как и подобает матери. Я даже попытался слегка оттолкнуться от нее телом, но она мягко, настойчиво снова прижала меня к себе. Словно упавший с дерева лист. Словно жадно припавшую каплю дождя. Каждая пылинка, капризно кружащаяся в токе ветра, готовая упасть в космос, бережно возвращается Землей!

Я снова взмахнул руками, пытаясь оторваться от земной поверхности. И снова мои руки были мягко прижаты к упругой серебристой траве. Улыбнулся: значит, и я ей нужен.

* * *