Вышибала

Он позвонил в дверь клиники в половине двенадцатого ночи. Я сдал дежурство и собирался ехать домой. Надо было выйти минут на пять раньше. Теперь придется выслушать посетителя, красношеего толстяка лет сорока. Хотя с поправкой на стиль жизни ему может быть и тридцать, и пятьдесят. Он стоит на пороге – мокрый, жалкий, грязные руки теребят мятую бейсболку «Миннесотских викингов». Я никогда не спрашиваю имя клиента, да и они крайне редко называют себя.

Толстяк говорит, есть проблема, надо решить срочно. Аборт. Девочке пятнадцать. Как я понимаю, это его дочь. Я советую ему приехать в клинику днем. У нас прекрасные условия, полная анонимность.

Он смотрит на меня бычьими красными глазами и мычит:

– Нельзя, чтобы старуха узнала.

– Это ее бабушка?

– Это моя жена. Ее мать. Если проведает – мне конец.

– А вы пробовали поговорить с э… виновником? Может, поженить их, и вскоре вы станете счастливым дедушкой?

– Что?! Грязный мексиканский докторишка! Да неужто я подпустил бы к своей тыковке какого-нибудь хлыща прыщавого? Моя дочка, мое сокровище! – В глазах ублюдка появляются слезы.

Он неуклюже вытирает их кулаком, в котором зажата бейсболка лузерской команды. Этого мне достаточно. Сукин сын! Больше я не задаю вопросов. На этих фермах скотство не только в загонах для животных. Надеюсь, он ее не насиловал – хотя в этом случае все выглядит еще более мерзко.

Ладно, мое имя Мани, и я хирург. Озвучиваю сумму – с учетом всех сверхурочных и комиссионных. Чешется язык сказать, что бонусом готов сделать ему еще и вазектомию, но я сдерживаю себя. Это одна из причин, почему друзья зовут меня Мани, а врагов я не имею. Толстяк отслюнивает задаток, и мы едем.

Эта дорога не окончится никогда. Несколько миль от города, и ты уже в чертовой глуши, машина подскакивает на ухабах, освещения – ноль. А этот толстяк сидит и курит какую-то мерзость, от которой постоянно тянет блевануть. Я еле сдерживаю себя, чтобы не выкинуть его на дорогу прямо тут, вместе с мерзким табаком и еще более поганой тайной.

К тайнам мне не привыкать. Официально я ведущий специалист в Клинике богоугодной хирургии, работающей под патронатом церкви Привилегированного Прощения. Мы делаем людей привлекательными, а значит – счастливыми, подтягиваем лица и отсасываем лишний жир женам боссов, помогаем их секретаршам избавиться от беременности, перетягиваем шкуру на лице тем, кого со старой рожей просто пришьют. Это днем.

По ночам нам приходится зашивать парням из синдиката колото-резаные раны на разных частях тела, реставрировать сломанные челюсти, спасать после огнестрелов разной степени тяжести. Город пороков – этим все сказано.

Я веду машину с максимальной осторожностью, хотя клиент орет под руку, чтобы я поспешил. Если бы я поддал газу, то тело на обочине так и осталось бы безымянным трупом, найденным копами несколькими днями спустя. Но я его замечаю и жму на тормоз. Машина останавливается, разбрызгивая грязь и комья земли.

Я подхожу к телу. В резком свете фар видно, что это девушка, совсем молодая. Навскидку ей лет восемнадцать, не больше двадцати. На роскошном когда-то вечернем платье пятна крови и грязи, на правом боку – явный огнестрел, большая кровопотеря.

Проверяю пульс – жива. Значит, надо срочно в клинику. Я накладываю повязку, чтобы хоть немного унять кровотечение, и заношу девушку в машину. Она не подает признаков жизни.

Зато фермер оживляется не на шутку. Пока я бинтую жертву нападения в машине, этот старый педофил закатывает истерику, орет на меня, что дело у него срочное. Мол, мы договорились и я взял задаток. Он называет меня грязным мексикашкой.

Этот его вонючий табак стал последней каплей. Я вырываю у него изо рта дымящуюся сигарету, бросаю ее наземь и тщательно раздавливаю ногой, пока она не превращается в пыль.

Потом я говорю медленно и отчетливо, так, чтобы он понял с первого раза:

– Если ты, ублюдок, еще раз откроешь рот – закурить там или рассказать мне, как я должен поступать с больными, – оставлю здесь. Будешь вести себя покладисто – довезу до города. Кивни, если согласен. И последнее. Я испанец, мои предки завоевали эту страну в те времена, когда твои трахали овец в своей доброй старой Англии. Советую тебе поступать так же. Тогда моя помощь никогда не понадобится никому из твоего семейства. Все понятно?

Он молча кивает.

У меня всегда с собой прекрасный аргумент для убеждения зарвавшихся клиентов. «Глок-17» – пистолет легкий, точный, работает без предохранителя.

Мы садимся и разворачиваемся. По дороге в город я лихорадочно обдумываю, что делать с моей находкой. В городскую больницу девушку везти нельзя. Врачи обязаны сообщать в полицию обо всех ранениях насильственного характера. Кто знает, что ей пришьют копы?!

Моя клиника – тоже не вариант. Некоторые наши санитары на подкормке у синдиката. Пока я не выясню, кому девушка в вечернем платье могла перейти дорогу, лучше, чтобы о ней никто не знал.