Выскочка из отморозков

— Ты уже не дома, вникай! Шестерить за тобой никто не станет. А начнешь возникать, мигом в коридор вышвырнем. Придется снимать квартиру. Здесь это дорого и проблемно. И еще: если мы вышибем, другие не возьмут. Такое у нас правило. Жалобы тоже не рассматриваются. Кстати, на следующей неделе сам будешь дежурить. Понял? Порядок в комнатах проверяют офицеры. Чуть что не так, врубят наряд вне очереди, пойдешь туалеты драить или коридоры, а может, двор станешь мести. Короче, перспектива незавидная. Ну а коли наехать на нас захочется, придещь в спортзал вечером. Мы тебя научим общению. В комнате не воспитываем новичков. А там живо забудешь матерщину!

Борька оглядел парней. Рослые, накачанные, они смотрели на него с усмешкой.

— Ну, чего стоишь? Не все переварил? Секи, человече, мы занимаемся последний год. И тебя нам дали на воспитание, чтобы быстрее освоился, прижился. Тебя как зовут?

— Борис…

— Меня — Илья, его Димка, еще Антон есть. Если у тебя мозги не плывут, все будет нормально. А начнешь вылупаться, добра не жди…

Борька понял: в случу чего его могут попросту отсеять из курсантов, и докажи после дома, что не дурак.

Помывшись, переодевшись, он пришел в столовую. Понравилось. Кормили здесь вкусна и сытно. Побывал в парикмахерской, вышел во внутренний двор школы, он оказался огромным.

— Да! Такой за целый день не подметешь, — передернул плечами зябко, пошел искать ребят из своего города, но не нашел, вернулся в комнату.

— Тебя искали. Давай на собеседование беги!

— К кому?

— К завучу. Мужик строгий, но толковый. Его рук никто не миновал. Он твое место в будущей работе определит. Что порекомендует в отношении тебя, то и будет, — сказал Дмитрий.

Борис смутился, попав в кабинет Захарова. Константин Николаевич, оглядев парня, предложил присесть и спросил:

— Какими ветрами к нам? Своей волей или кто–то убедил?

Борька растерялся, ждал любой другой вопрос, но не этот. И ответил:

— Вообще хотел в Суворовское податься, но там только сирот берут. А у меня оба отца и мать живы.

— Как это два отца? — не понял полковник.

— Родной и отчим!

— Вот оно что! Кто ж из них к нам надоумил?

— Отчим убедил. И участковый…

— Участковый? Часто с ним общался?

— Случалось. Пока пацаном был, помучился он со мной. Не было недели, чтоб не навещал. Так и думал, пока вырасту, уши заячьими станут. Все время меня за них домой притаскивал.

— А за что, если не секрет?

— За курево, я рано курить стал, жрать хотелось, а покормить некому — мать на работе, родитель алкаш. Бил да пил. Гонял нас день и. ночь, — отвернулся Борька, краснея за откровенность.

— Борь, скажи, воровал?

— Нет! Хулиганил. Хотя у соседки сметану из кувшина сожрал несколько раз. А у другого — груши с дерева обтряс.

Но это давно, в детстве. Ну еще с девкой меня припутал. В мужики я торопился. Участковый помешал.

Константин Николаевич рассмеялся от души:

— Выходит, помешал участковый в мужики пробиться раньше времени? Ну а почему именно к нам надоумил поступать?

— Надоел я ему, решил спихнуть хоть куда.

— Э–э нет, если б отделаться вздумал, нашел бы тебе другое место. Это уж точно.

Понемногу разговорились. Борька рассказал о Беркуте, ресторане, наркоманах.

Захаров, слушая, хмурился.

— Хороший у вас участковый. Душевный человек, он спрятал тебя от расправы, заодно не позволил транжирить понапрасну время, — заметил полковник и спросил Борьку о друзьях. С кем дружил, за что уважал, часто ли дрался с мальчишками, бил ли девчонок? Уважал ли обслугу ресторана Беркута? Как срабатывался с людьми, для чего копил деньги? Помогал ли своим друзьям, выручал ли кого?

— Чем особо помогу? Вот только Витьку жалко. Отец у него совсем гад! Попросил своих, чтобы пускали в мою комнату переночевать, особо зимой, чтоб не замерз насмерть. Обещали… А бабку уговорил, чтоб Варю с Машкой подкармливали хоть иногда. Они двойняшки, но мать — бомжиха. Бросила своих девок и за хахалем на помойку ушла.

— Девчонкам сколько лет?

— Семь и десять. Я их читать учил. Мать они не пустят. Она, когда с похмелья, девок за пол–литра кавказцам продаст. Вот и прятал их от беды у себя на чердаке. А перед отъездом купил им куклу — одну на двоих. Ох и радовались девки, до визга. А мне тепло, память о себе оставил. Я перед отъездом всех их помирил и подружил меж собой. Вместе легче и веселее хоть где.

Борис рассказывал, как мирился он с соседями уже почти перед отъездом. Захаров внимательно слушал, а в конце разговора сказал задумчиво: