Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

Приглядевшись, Бестужев заметил, что тот походит на своего старшего брата Ивана Пущина, которого здесь пока не было. Не дождавшись Булатова и Якубовича, Трубецкой глянул на часы и начал совещание. Первыми должны были выйти моряки, поэтому он обратился к Арбузову. Лейтенант флота Антон Арбузов, один из самых солидных по виду и возрасту, сказал, что почти все офицеры экипажа настроены не присягать и выйдут на штурм дворца.

Подпоручик Измайловского полка Нил Кожевников заявил, что он и его товарищи решили умереть, нежели присягать Николаю, и, если за ними зайдут, они выведут весь полк. Поручик Александр Сутгоф заверил, что он и Панов выведут свои роты и вручат их Булатову. Трубецкой глянул на представителя Финляндского полка Репина и отвел взгляд, дескать, и так все ясно — Моллер и Тулубьев отказались участвовать в деле, но Репин сказал, что солдаты настроены не присягать и он с Розепом попытается вывести их.

— Ну, давай-то бог, — только и вздохнул Трубецкой. Когда очередь дошла до Московского полка, Бестужев заявил, что за свою роту он спокоен, но если другие не выйдут и станут препятствовать, положение может осложниться. Щепин-Ростовский с укором посмотрел на него, отчего тот не говорит о его роте.

— И мои фузелеры выйдут! — выкрикнул он с вызовом.

В глазах Трубецкого мелькнула тень усмешки из-за столь неожиданной горячности, он с любопытством взглянул на ретивого штабс-капитана.

— И все же как быть, если другие роты станут препятствовать? — спросил Бестужев.

— Поддерживать отказ солдат от присяги, и как только услышите о выходе других войск, присоединяйтесь к ним, — сказал Трубецкой.

Но тут Михаил Пущин выразил сомнение в том, что младшие чины смогут вывести солдат вопреки приказу старших офицеров.

— Хотел бы видеть того прапорщика, который вопреки моей воле попытался бы вывести мой эскадрон!

— А если на вас со штыками и саблями? — спросил Щешга.

— Только через мой труп! — твердо сказал Пущин. — И после услышанного здесь весьма сомневаюсь в успехе предприятия. Другое дело, если бы во главе стоял, допустим, генерал Милорадович или другое известное высокое лицо.

Полковник Трубецкой усмехнулся при этих словах — камень-то пущен в его огород.

— Но ведь ты обещал вывести эскадрон! — вспыхнул Рылеев.

— А я и не отказываюсь! А сказал так для примера.

— Слава богу! — облегченно вздохнул Кондрат, чем вызвал общий смех.

— Ну вот что, господа офицеры, — твердо сказал Трубецкой, — шансы у нас все-таки есть. Если моряки и измайловцы выйдут, то к ним присоединятся другие полки, а если нет, придется отставить выступление.

— Ну нет! — вскочил Рылеев. — Как ни малы будут силы, надо вести их к дворцу!

— Но это же верная гибель! — возразил Трубецкой.

— И все-таки пути назад нет. Мы слишком далеко зашли. Нам, может, уже изменили!

— Но выходом мы себя не спасем, а к тому же погубим солдат.

— Можно, конечно, принести себя в жертву, — поддержал диктатора Пущин, — но губить других бесчестно.

— Но почему губить? — возразил Рылеев. — Ведь можно отступить в Старую Руссу, поднять там военные поселения и возвратиться в Петербург с более грозным войском!

— А кто даст ретироваться по петербургским улицам? — спросил Пущин. — Вы же в прошлом артиллерист, имеете понятие — два-три выстрела картечью, и все кончено!

Все снова затихли, только сейчас поняв, как далеко зашло дело. И вдруг в тишине послышался хрипловатый голос Семена Григорьевича Краснокутского. Он хоть и статский, но воин бывалый — прошел от Бородина до Парижа, а сейчас — действительный статский советник, обер-прокурор Сената. Кто и как вовлек его в общество, Бестужев не знал.

— Позвольте мне. Такие страсти разгорелись, но зачем паниковать до времени? Ведь все можно решить тихо, мирно, без кровопролития. Не обязательно идти к Зимнему, там-то уж точно стычки не избежать. Выведите войска к Сенату, пришлите депутацию, а я уговорю сенаторов подписать и конституцию, и манифест об отречении царя от престола.

— Ах, как все просто! — иронически воскликнул Рылеев. — Без взятия Зимнего дворца и ареста царской фамилии не обойтись! Возможно, даже придется вывезти ее в Кронштадт, а окажут сопротивление — истребим!

— Тогда надо выступить ночью, — предложил Каховский.

— Неужто мы уподобимся ночным татям, чтобы творить святое дело во тьме? — выкрикнул кто-то из задних рядов.

— Надо бы запугать двор, а для этого уведомить царя, — сказал Корнилович, — что на юге стотысячная армия только и ждет сигнала, чтобы выйти сюда.

Скользнув по нему взглядом, Трубецкой сказал:

— Войска нужны сейчас, немедленно! И не сто тысяч за тысячи верст, а хотя бы пять-шесть тысяч в ближайших казармах!

Прикинув количество наличных войск, Трубецкой поддержал мнение Пущина: шансы есть, но поручиться за успех трудно. Рылеев снова повторил, что отложить задуманное нельзя, и показал копию письма Ростовцева. Бестужев понял отчаянный шаг Кондрата: поначалу он не хотел пугать заговорщиков, а теперь предъявил это письмо как доказательство того, что путь отрезан. Когда Рылеев закончил чтение, Александр Бестужев воскликнул: