Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

— Такой человек был! Царство ему небесное! — перекрестился Эмиль и стал рассказывать, как на Балтике их трепал шторм, как вышли к Па-де-Кале, потом к Бресту, оттуда — к Африке. Слушая его, Бестужев думал, как тесен мир, как судьба сводит его с людьми, знавшими и брата, и других декабристов, и нынешнего адмирала Михаила Лермонтова. Тот был на два года моложе Николая Бестужева, но по службе шли чин в чин.

Четырнадцатого декабря, когда брат Николай вместо Якубовича прибыл в экипаж и начал выводить моряков, Михаил Лермонтов и генерал Шипов стали отговаривать его. Шипов был одним из основателей Союза Спасения и Союза Благоденствия, но потом отошел от общества. Трубецкой перед самым восстанием пытался склонить его на свою сторону. В подчинении Шипова помимо Гвардейского экипажа находились Семеновский и Лейб-гренадерский полки — он ведь был бригадным генералом. Шипов колебался, не зная, чью сторону принять — Константина или Николая, но, поняв, что дело вовсе не в этом, а в том, чтобы возглавить восставших, отказался от риска.

Однако, судя по его поведению 14 декабря, он действовал не так круто и решительно, как можно было ожидать. Почувствовав это, моряки отказались присягнуть. Лейтенант Вишневский потребовал показать подлинник Манифеста, а Шипов, возмутившись дерзостью офицера, приказал тому отдать свою шпагу. В знак протеста некоторые командиры тоже отдали свои шпаги и фактически добровольно пошли под арест. Тем временем Петр Бестужев прибежал с площади, передал просьбу Мишеля ускорить выход моряков. Брат Николай поручил Дивову и Беляевым освободить арестованных. Моряки зашумели, схватились за ружья. В это время донеслись выстрелы с площади.

— Ребята! — крикнул Петр Бестужев. — Слышите стрельбу? Это наших бьют!

— За мной! На площадь! — скомандовал Николай Бестужев.

Командир экипажа Качалов хотел воспрепятствовать выходу, но остановить лавину было невозможно. Тогда Качалов бросился к Николаю Бестужеву, схватил его за плечи.

— Что вы делаете? Опомнитесь!

— Прочь! — Бестужев вырвался из его рук, эполет с треском оторвался от плеча, но Николай, не заметив этого, побежал во главе колонны к площади…

— Михаил Александрович! Дак вы не слушаете? — заметил Эмиль.

— Извини, задумался. А как ты на востоке оказался?

— В сорок восьмом, когда Невельской в Кронштадте экипаж «Байкала» набирал, пошел к нему, возьмите, говорю, земляка-костромича. Геннадий Иванович расспросил, выслушал и взял.

— Так ты с ним в Амур вошел?

— Вообче-то с Казакевичем, но под началом Невельского, конешное дело. Долго мыкались около — точных карт не было, а Сахалин на них полуостровом значился. Сели с Петром Васильевичем в лодку, пошли вдоль матерого берега. Чуем — течение супротив, пробуем воду — пресная. Так и вошли в Амур. В июне сорок девятого было это.

— А как в плен попал?

— С драки все началось, — вздохнул Эмиль. — Ох, буйный был, как напьюсь! Но сейчас нет, шабаш… А тогда схлестнулись с солдатами — одному зубы выбил, другому ребра сломал, ну и услали в Аян. Служил в фактории, а когда началась Крымская кампания — она ведь и нас задела, — меня на «Охотск» взяли, матросов-то не хватало.

Пошли в Николаевск, немного уж осталось до устья Амура, но у острова Лангра прямо на «Ла фортэ» вышли. Ох, фрегат! Шестьдесят пушек! За ним — «Президент», англицкнй, пятьдесят две пушки. И еще один корвет. А у нас ни одной пушки, токо штуцера. Куда нам против них? Приказал капитан дно пробить, костры возле ящиков с порохом разжечь. Потом спустились в шлюпки и к берегу. А они пять баркасов послали — хотели пожар на «Охотске» потушить, но тут порох взорвался. Осерчали они, что не дали им чести корабль захватить, и погнались за нами. Передние шлюпки ушли, отстреливаясь, а две последние они настигли. Вот так мы, четырнадцать человек, и попали в плен…

Стали допрашивать, где да скоко наших кораблей, а я говорю, мол, охотники мы таежные, токо-токо призваны, ничего не знаем. К самому адмиралу Прайсу возили. Тот о входе в Амур спрашивал, про Императорскую гавань, а я прикинулся тупым да глупым… Спрятали в трюм. Пошли кудай-то. Через неделю остановились. Вывели на палубу — мать честная! — Авачинская бухта! Я ж сюда на «Байкале» заходил! Вон вулкан, вон Сигнальная гора, а эвон Никольская. А в Малой губе, вижу, «Аврора» и «Двина» стоят. Спрашивают меня, скоко войска в гарнизоне, где батареи, а я мычу, мол, никогда не был в Японии. «Да не Япония это, а Камчатка!» — закричал переводчик и хрясь мне в зубы…