Высокое искусство

Перевод «Кавказа», сделанный Антокольским, а также Еленой Благининой, поэма «Сон» в двух переводах: Державина и Цвелева, «Світе ясний, світе тихий» в переводе Безыменского, «Юродивый» в переводе Суркова – этими переводами определяется достаточно ясно политический смысл современной интерпретации Шевченко.

Те строки, которые в переводе Сологуба читались:

Все накормлены, обуты,Платья узки (?), словно путы, —

нынешний переводчик Владимир Державин перевел с безукоризненной точностью:

Хорошо обуты, сыты,В цепи накрепко забиты[325].

И те строки, которые в переводе Сологуба читались:

Так и надо, потому чтоБог нам не ограда, —

в переводе Владимира Державина читаются в полном соответствии с подлинником:

Так и надо: потому что

Нет на небе бога![326]

И те строки, что в переводе Сологуба оплакивали несбыточность наших надежд на земное блаженство, в переводе того же Державина впервые вполне выражают подлинную мысль Шевченко:

Под ярмом вы падаете,Ждете, умирая,Райских радостей за гробом…Нет за гробом рая!

Выше я цитировал три перевода печальной шевченковской думы «У неділеньку та ранесенько». Все три перевода были сделаны танцевальным размером:

Побежала я, младенька,Чтоб про то не знала мать,Молодого чумаченькаИздалека повстречать.

Только теперь, через девяносто лет после написания этой думы, она переведена с точным соблюдением ее свободного ритма. Эту думу перевели порознь два переводчика, принадлежащие к различным литературным формациям, и у обоих большое приближение к ритму подлинника.

Поэт Петников для Гослита перевел эту думу так:

В воскресенье да ранешенько,Еще солнышко не всходило,Я ж, молодешенька,На шлях, на дорогу.Невеселая выходила[327].

Елена Благинина для Детиздата перевела эту думу так:

Как на зореньке да ранешенько,Еще солнышко не всходило,А я, молода-младешенька,На дороженькуНевеселая выходила[328]

.

Сходство обоих переводов в отношении ритма – разительно. И так относятся к воспроизведению фонетики не только лучшие из переводчиков, но все без изъятия – и мастера и подмастерья, – решительно все. В этом вторая особенность новых переводов Шевченко: в них возможны какие угодно оплошности, но нет ни единого случая такого нарушения ритмики, какие были заурядным явлением в практике переводчиков дореволюционной эпохи.

Теперь в сознании всех, даже рядовых переводчиков прочно утвердилась эта непререкаемая заповедь высокого искусства перевода – по возможности наиточнейшее воспроизведение мелодики подлинника.

Выше я приводил «Думу» слепого Степана в залихватском изложении Чмырева:

Поет песню, как в неволеС турками он бился,Как за это его били,Как очей лишился…

Вот эта «Дума» в переводе Николая Асеева:

И лютому ворогуНе дозволь попастьсяВ турецкую землю, в тяжкую неволю!Кандалы там по три пуда,

Атаманам – по четыре,И света денного не видят, не знают,Под землею камень ломают.Без напутствия святого умирают,

Пропадают[329].

Эта верность шевченковским ритмам, обеспечивающая точную передачу эмоциональных интонаций поэта, навсегда положила конец тому самоуправству переводчиков, которое при полном попустительстве критики продолжалось без малого семьдесят лет.

Третья особенность новых переводов Шевченко – это их реализм.

У прежних переводчиков Шевченко, даже самых хороших, шевченковские «покрытки», чумаки, запорожцы все же смахивали немного на оперных. Это были абстрактные «чумаки» и «покрытки», без каких бы то ни было конкретных бытовых атрибутов. Умершего в пути чумака его товарищи – так сказано в подлиннике – хоронят в степи и копают ему притыками яму. Притыка – это деревянный кол небольшого размера, которым прикрепляют воловье ярмо к дышлу. В трех известных мне старых переводах этой песни нигде нет даже упоминания о притыке.

Шевченко говорит, что у чумака «заболела головушка, заболел живот». А старый переводчик Аполлон Коринфский, испугавшись реализма этих строк, заменил конкретную болезнь желудка оперно-отвлеченной немочью – «злая немочь бьет», хотя мог вполне свободно воспользоваться рифмой «живот».

Но нельзя же, в самом деле, именоваться Аполлоном Коринфским и говорить в стихах о животе!