Высокое искусство

«Он шел с глазами, опущенными в землю, и с руками, сложенными на груди».

«Он был похож на испанца со своей смуглой кожей…»

«Грум выглядел франтом со своими драповыми гетрами и его круглым лицом».

Все это обороты нерусские. К сожалению, они издавна превратились в бытовое явление. Даже в сочинениях Анатоля Франса, вышедших в «ЗИФе» под редакцией А. Луначарского, мы встречаем такие, например, обороты:

«Он нашел ее очень миловидной, с ее тонким носом…»[175]

Вообще в нашей литературе выработался особый, условный переводческий язык, который с подлинным русским языком не имеет ничего общего.

Вот примеры излюбленной переводческой лексики:

«Она имеет массу брильянтов…», «Я вернусь через пару часов…», «Все его члены дрожали» (

члены вместо «руки и ноги» особенно часты у переводчиков английского текста).

Русскому синтаксису свойственно заменять притяжательное местоимение личным (с предлогами у или к или без всякого предлога, в дательном падеже). Многие переводчики игнорируют эту форму и пишут:

«Ее глаза зелены…», «Я еду на свою родину…», «Вы почти оторвали мою руку…»

Тогда как по-русски надлежало сказать:

«У нее зеленые глаза…», «Я еду к себе на родину…», «Вы чуть не оторвали мне

руку…»

У многих переводчиков встречаются и такие обороты:

«Я мог бы спасти его, но у меня не хватило мужества сделать это».

«Он относится к нам хорошо. Не могу понять, почему он делает это».

Между тем без двух последних слов фраза звучит изящнее и более по-русски:

«Я мог бы спасти его, но у меня не хватило мужества».

«Он относится к нам хорошо… Не могу понять почему».

Особенно усердно калькировал иноязычный синтаксис известный сторонник вербальной точности (то есть дословности) Евгений Ланн.

В его переводах то и дело встречаешь такие кальки:

«Он в ужасном состоянии любви» (in the horrible state of love).

«Он улыбнулся сквозь свои слезы».

«Он стал убирать подножку экипажа с физиономией, выражающей живейшее удовлетворение». И т. д.[176]

Русский синтаксис не допускает сокращения обстоятельственных придаточных предложений, если их подлежащее не тождественно с подлежащим главного предложения. А между тем переводчики пишут:

«Будучи на положении бродяги, всякое повреждение приписывалось мне».

«Лежа в канаве, спасение казалось мне невозможным».

«Она, со своей стройной талией молодой девушки, слушала его стихи»[177].

По той же самой причине, забывая, что в русском языке винительный падеж дополнения только тогда переходит в родительный, если отрицательная частица «не» относится к глаголу, управляющему этим дополнением, переводчики вводят родительный падеж даже в тех случаях, когда отрицательная частица стоит при глаголах, не имеющих никакого отношения к данному дополнению.

Они пишут: «Не хочу описывать разнообразных чувств, нахлынувших на меня».

В то время как необходимо писать:

«Не хочу описывать разнообразные чувства, нахлынувшие на меня», ибо в данном случае не относится к слову хочу, а не к слову описывать.

Это правило нарушается чаще других. Даже хорошие переводчики пишут:

«Спичка не может вызвать молнии» (нужно молнию). «Этого не могло бы случиться» (вместо это не могло бы случиться) и т. д.[178]

Напрасно также культивируются у нас переводчиками свойственные иностранным языкам и чуждые русскому ложные придаточные предложения цели, в которых по существу никакой цели не выражено, например:

«Я недостаточно давно уехал оттуда, чтобы не иметь никакого интереса к этой местности…»

Подчиняясь иноязычному синтаксису, переводчики то и дело нагромождают множество лишних слов, отчего фраза становится неуклюжей и грузной. Они считают возможным составлять такие предложения:

«Но самое худшее из всего – это то, что, когда он перестал молиться…»

Между тем не проще ли сказать:

«Хуже всего, что, окончив молитву…»

Вообще переводчикам нужно всемерно заботиться, чтобы в русском переводе фразеология иностранного автора не утратила своей динамики и легкости, чтобы вместо лаконических фраз не получилось водянистых и пухлых.

Известно, что в английском языке (особенно в его позднейших формах) огромное большинство слов односложные. В среднем каждое английское слово почти вдвое короче русского. Эта краткость придает английской речи особую силу и сжатость; при переводе на русский язык неизбежно вместо энергичной сентенции в семь строк получится вялая в одиннадцать или двенадцать. Это фатально для языка, где крайм значит «преступление», бас – «омнибус», уи – «малюсенький», где фразы часто обходятся без соединительных частиц.

Привожу таблицу соотносительности длины слов в языках английском, немецком и русском (на тысячу слов текста):

[179]