Высокое искусство

Не гордись ты ни шубой овчинной,Ни красой своего скакуна.Может сделать мужчину мужчинойТолько женщина, только жена[202].

У каждого из этих стиховых афоризмов «бездна пространства» (как сказал бы Гоголь). Каждое нетрудно развернуть в многословную длинную притчу.

Такой же сильный и четкий чекан в гребневских переводах «Восьмистиший» Расула Гамзатова:

В селенье нашем не одно столетьеПетляет змейка маленькой реки.Когда-то в ней плескавшиеся детиТеперь уже седые старики.

А речка эта по лугам и склонам,О времени забыв, на зависть намЛетит, журчит, смеется, как ребенок,Звенит, лопочет, скачет по камням[203].

Иногда стихи-афоризмы Расула Гамзатова так далеко отходят от песенного склада и лада, что их дикция приближается к прозе:

Пить можно всем,Необходимо толькоЗнать, где и с кем,За что, когда и сколько[204].

Из всего сказанного вовсе не следует, что Гребнев – безукоризненный мастер. Бывают у него и провалы и срывы, печальное следствие слишком торопливой работы. Девушка, например, в одном из его переводов поет:

В зеркало гляжусь, как на беду.

Что со мной? Отец, имей в виду:Если я за милого не выйду,Изойду слезами, пропаду[205].

Это разговорное «имей в виду» явно выпадает из стиля. Да и первая строка не очень крепкая: ведь на беду нерасторжимое сочетание слов, и отрывать от него предлог на невозможно, тем более что на никак не соответствует предлогу в, которым начинается строка.

Перевод был сделан в конце пятидесятых годов. Теперь таких срывов у Гребнева нет: в последние годы он усовершенствовал свое мастерство и дисциплина стиха у него сильно повысилась…

О стихах-афоризмах нередко приходится слышать, будто все они явились плодом

Ума холодных наблюдений

И сердца горестных замет.

Но если применять эти строки к стиховым афоризмам Расула Гамзатова, их следует перефразировать так:

Ума горячих наблюденийИ сердца радостных замет.

Потому что, хотя его «Восьмистишия» и «Надписи» нередко бывают окрашены мыслью о бренности всего существующего, эта мысль постоянно приводит его к оптимизму:

Мы все умрем, людей бессмертных нет,И это всем известно и не ново.Но мы живем, чтобы оставить след:Дом иль тропинку, дерево иль слово.Не все пересыхают ручейки,Не все напевы время уничтожит.

И ручейки умножат мощь реки,И нашу славу песня приумножит[206].

Вообще никакому унынию нет места в этой жизнелюбивой душе, умеющей даже сквозь слезы радоваться, благословлять, восхвалять, восхищаться. Недаром в книгах Расула Гамзатова такое множество славословий, дифирамбов и гимнов. У него есть ода, прославляющая город Баку («Баку, Баку, поклон мой низкий»); и ода, прославляющая его родной Дагестан («Как мне дорог всегда ты, подоблачный край мой»); и ода городу Махачкале («Милый город на каспийском берегу, как сияешь ты красой ночною»). И ода горе Арарат («Смотрю я на далекий Арарат, любовью и волнением объят»). И городу Софии («София, я тебя люблю» – «Высокие звезды»). И русскому товарищу: «В труде ты учитель, защитник в борьбе». Расул Гамзатов не был бы истым кавказцем, если бы самые торжественные, величавые оды не завершались у него неожиданной шуткой, как у заправского мудреца-тамады, произносящего застольные тосты.

Многие самые вдохновенные его славословия по своему стилю и правда приближаются к тостам.

Здесь он неподражаемый мастер, мастер идущих от сердца приветствий и здравиц, оснащенных неожиданными шутками. Для него чрезвычайно характерно, что свою здравицу, восхваляющую девушек Грузии, он закончил таким эксцентрическим возгласом:

Мне ваши косы видятся тугие,Мне ваши речи нежные слышны.Но все, что я сказал вам, дорогие,Держите в тайне от моей жены[207].

Это парадоксальное смешение пафоса с юмором, торжественного гимна с улыбкой – одна из глубоко национальных особенностей Расула Гамзатова.

В своем гимне красавицам всего мира он, например, выражает свой восторг при помощи такой неожиданной шутки: