— Твой смысл от меня ускользает, — натянуто сказала я. Не ускользал. Просто он мне не нравился. Никто никогда не принуждал меня разбираться с моим дерьмом. Я привыкла к этому. Я скучала по этой его привычке. Даже если я отрицала его логику за то, что она, черт подери, такая логичная.
— Если бы ты думала обо мне, пока меня не было рядом, то этим утром в Честере ты бы не превратилась в идеальный шторм противоречивых эмоций.
Правда. Не собиралась в этом признаваться.
— Это никак не связано с тобой. У меня был ПМС, и я была голодна.
Он слегка улыбнулся.
— Понятно. Значит, вот как мы будем играть в это. Без белья или стринги?
Моё лицо мгновенно исказилось от злости.
— Что?
Он расхохотался.
— Ах, Дэни, это одна из многих вещей в тебе, по которым я скучал. Когда твои глаза вспыхивают, твоя кожа вспыхивает, и ты становишься ещё охренительно прекраснее. Пока я отсутствовал, я представлял твоё лицо во время одной из твоих тирад — важно расхаживающая, яростная и в высшей степени закалённая. Я скучал по этому. Расскажи, по чему ты скучала во мне. Должно быть, я то и дело ускользал из твоей коробки.
Я наградила его каменным взглядом. Он представлял моё лицо, пока отсутствовал? Тогда почему он не позвонил? Я не из тех женщин, которые смягчатся из-за нескольких милых слов после двух грёбаных бесконечных лет молчания. Двух лет, за которые он показал, как именно мало я для него значу.
Когда я дошла до низа лестницы, он сказал:
— Нам нужно несколько правил.
— Я не следую правилам, — неправда. Я выработала собственный детальный кодекс. — И уж точно не твоим.
— Нашим, — поправил он. — Установленным по обоюдному согласию. Правило номер шесть…
— Каковы правила с первого по пятое? Я сама их устанавливаю? — у меня есть наготове список.
— Мы до них доберёмся. Я лишь подчёркивал, что данное конкретное правило — не самое важное между нами. В следующий раз…
— И конечно же, это ты будешь решать, что самое важное.
— … когда захочешь выпустить пар, просто скажи. У меня в Честере есть полностью оборудованный спортзал для спарринга…
— Седьмой уровень. Боксёрский ринг, каждое оружие, какое только можно вообразить. Я взорвала все твои боксёрские груши. И пистолеты твои тоже забрала. О, и те крутые шипованные кожаные перчатки с потайными лезвиями.
— …где мы можем надеть перчатки и боксировать, маленькая проныра. Наедине.
Я снова начинала злиться. Он видит меня насквозь. Он был прав, и это злило меня ещё сильнее. Упрятывание его в ментальное отделение действительно оставило меня неподготовленной к его возвращению. Теперь он здесь, а я все ещё застряла на кладбище два года назад, с болью и злостью и двумя годами добавочной боли и злости сверху. Мне нужно быстро выпустить это, а физическая активность всегда помогает мне думать.
— Ладно. Пошли сейчас.
— И отказаться от ночи с тобой в этом платье? Ни за что. Сначала мы проведём наше свидание.
— Люди вроде тебя и меня, и я с натяжкой применяю этот термин к тебе, не ходят на свидание. И определение правила: это что-то, чего ты не нарушаешь, и уж точно не нарушаешь сразу же. Очевидно, никто кроме тебя не может взывать к правилам. Типично. Всегда только одному тебе разрешается принимать решения.
— Ах, и теперь мы наконец-то подходим к сути твоих слов, — пробормотал он.
Я спустилась с последней ступеньки.
— Нет, не подходим. И без белья. Трение — настоящая сука, когда я в режиме стоп-кадра. Там внизу ничего нет, кроме кожи, детка.
Его смех был мягким, хрипловатым и опасным.
— Увлечённая битвой. Детка.
Неукротимый разряд дугой выгнулся между нами, когда я проскользнула мимо него. Я направила эту энергию в сильные, широкие шаги длинных ног наружу, чувствуя, как его взгляд опаляет мою задницу всю дорогу до машины.
И это тоже меня выбесило. Не то, как он пялился на мою задницу. Он должен был это делать. Она выглядела умопомрачительно. Машина. Это была матовая чёрная Феррари. Гладкая, сексуальная. Пригодная для свидания.
— Что не так с Хаммером? — потребовала я.
— Пытаясь забраться в него, ты бы выглядела как одна из тех женщин на лестнице в Честере.
В его словах был смысл.
— Мои руки не сломаны, — сказала я, когда он своим нечеловеческим скольжением раньше меня оказался у машины и открыл передо мной дверцу.
— Ах, твою ж мать, Дэни, наслаждайся ночью. Она прекрасна. Небо бархатное, ясное. Посмотри на все эти чёртовы звезды.
Его слова были мягкими, как всегда выверенными, но он хлопнул дверцей перед тем, как с гордым видом прошагать к водительскому месту.
Я слегка улыбнулась, поднимая лицо и выглядывая через ветровое стекло на кобальтовое небо без единого дождевого облака в поле зрения, без единого клуба тумана, лишь звезды, мерцавшие как бриллианты на тёмном бархате. Я заставила его хлопнуть дверцей. С гордым видом вышагивать. Напряжение усилилось в его теле, когда он прошёл через свет фар. Жизнь прекрасна.