— Уже долгое время. Практически с тех пор, как была пропета Песнь.
— Но у нас не было ни единого незваного гостя из Фейри, — запротестовала она.
— Они были заняты в другом месте. Вы не являетесь их текущей целью. По правде говоря, я сомневаюсь, что им все ещё есть дело до вашего существования.
— Почему?
— Вы для нас не угроза. Мы стали тем, чем некогда были. Что с того, что вы можете нас узнать? Мы сокрушим вас. Я говорю не от своего лица. Но так они настроены.
Кэт сделала глубокий вдох, повелевая своему разуму и сердцу успокоиться. Затем она отправила несколько быстрых сообщений. Вне зависимости от того, нуждался в ней Шон или нет, у Кристиана была информация — и явно в больших количествах — которой они не знали и в которой нуждались. А также возможность помочь им вновь защитить аббатство. Она склонила голову.
— Куда мы направляемся?
— В Шотландию.
Она внутренне содрогнулась.
— Ты собираешься просеяться со мной? — это означало, что ей придётся его коснуться, а он слишком напоминал ей Крууса.
Он вновь улыбнулся той преследующей и преследуемой темной улыбкой.
— Прости, девушка, но все будет не так просто. Нам придётся лететь.
Лететь? В смысле держаться за него часами?
— Постарайся не источать грёбаное совершенное страдание, Кэт, — натянуто сказал он. — Я один из хороших парней.
— Насколько ты в этом уверен? — настороженно спросила она.
— Совершенно, — сказал он с окончательной решимостью. — И это была та ещё битва, могу тебе сказать.
Невидимый. И один из хороших парней. Она хотела в это верить.
— Нам нужно уйти прежде, чем придёт Энио. У неё будет схожая реакция.
Она намеренно выбрала самую свирепую из своих воительниц, чтобы нянчиться в её отсутствие. И попросила Дафф и Деклу расположиться за дверью. Три женщины, способные на крайнюю доброту. И крайнюю жестокость. Способные переключаться между этим в мгновение ока.
— Я могу просеять нас к периметру территории, но оттуда придётся полететь. Идём, девушка. И если это поможет, закрой глаза и думай о Шоне. Он тоже выглядит как я. Тебе нужно быть подготовленной к этому. Отторжение может сбросить его с крутого утёса, на котором он уже примостился. Но, — тихо добавил он, когда Кэт нервно шагнула в круг его рук, — ты можешь удивиться, каким прекрасным тебе покажется небо ночью. Мы полетим над туманом, который затмевает землю, где луна целует макушки облаков, превращая их в серебристые лужицы, на которых, кажется, можно танцевать. Ты увидишь тёмные глянцевые озера и траву, превратившуюся в тонкие металлические нити. Ночные создания отличаются от дневных, их реже можно увидеть. Возможно, ты заметишь великолепных парящих и ухающих полярных сов, резвящихся волков, взвывающих к своей паре, ты можешь даже заметить парочку игривых диких кошек.
Кэт понимала, что он пытается успокоить её, отвлечь от интимности, которую ей придётся вытерпеть. Это работало. Пока он говорил, она слышала истину удовольствия в его словах. Ему нравилось летать ночью, он любил землю, а Круус никогда бы ни черта не заметил на земле, ни птицы, ни животного; будучи слишком голодным до власти и ничего ни видя сквозь собственные амбиции.
Кэт бросила последний быстрый взгляд на дочь, пробормотала, что любит её, когда к двери спальни с той стороны приблизились шаги.
— Звучит очаровательно, Кристиан, — сказала она, когда он привлёк её к груди.
— Так и есть, — пообещал он, просеиваясь.
***
Очаровательно — неподходящее слово. Как только я справилась с чистым ужасом от того, что меня держат в полете, и со страхом, что он может меня уронить, меня зачаровала ночь под пальцами моих ног.
— Я не уроню тебя, перестань впиваться ногтями в мои плечи, — прорычал он.
Я рассчитывала на это. Если бы он хотел моей смерти, он мог бы убить меня в моей комнате.
В конце концов, я расслабилась, все ещё крепко держась за его плечи, свернувшись на его руках. Отвлекая себя от присутствия принца Невидимых разглядыванием раскинувшегося под нами мира, обдумывая благо, которое давало его присутствие — обещание, что тьма внутри необязательно равнялась тьме снаружи.
Я никогда не сумею прочесть его глаза — один из самых простых способов измерить душу человека — и я часто гадаю, видят ли все остальные столько нюансов в радужке глаза, сколько вижу я — но я чувствую его своим даром, своим сердцем.
Глубоко внутри Кристиана, так глубоко, что я едва не упустила это, притаилась злобная чёрная жемчужина в крепко закрытой, ослепительно белой раковине.
Но это была не маленькая жемчужина. Она была колоссальной, заполняла каждый атом его существа, а он каким-то образом её подавил. Он взял непостижимо бескрайнюю, извращённую, ужасающую бездну тьмы, сжигавшую его изнутри, и превратил её в своего рода сжатый файл, и запер его. Тьма, которая могла поглотить целое, подчинилась. Тьма, которая сочилась амбициями, голодом, умопомрачительной сексуальностью и нуждой.
Он сумел вместить бесконечность зла внутри крошечной сияющей белой раковины, в которой я не сумела заметить даже малейшей трещинки.
— Как? — спросила я, когда мы миновали Белфаст, паря в сторону океана.