Высота смертников

Воронцов понял, что наступило время, когда старшему лейтенанту, как старшему по званию, он обязан был доложить по всей форме. Но что докладывать? Как вместить в короткий доклад все, что они пережили за эти дни и недели? И когда ротный снова повернулся к нему, Воронцов вскинул к пилотке ладонь и сказал:

— Товарищ старший лейтенант, сводный взвод, сформированный из бойцов Красной Армии, бежавших из немецкого плена, вышел из окружения в полном составе, с оружием и ранеными. Выведен исправный средний танк Т-34 с боекомплектом и экипажем. Во время выхода приняли бой, уничтожив до десяти солдат и офицеров противника, а также два ПТО. Доставлены пленные, захваченные во время марша на выход. Командир взвода — сержант Воронцов.

Доклад Воронцова изумил не только ротного, но и всех бойцов третьего взвода, которые в это время оказались рядом.

— Из окружения, говоришь? Из плена? А я думал, разведка. — Ротный поморщился. Спросил, уже тише: — А где попали в плен?

— Кто где. Из разных частей.

— А ты, я вижу, курсант?

— Курсант. Подольское пехотно-пулеметное училище, Шестая рота старшего лейтенанта Мамчича. Потом воевал в Тридцать третьей.

— Был в окружении?

— Так точно, был.

— Слыхали, слыхали о Тридцать третьей… — В голосе ротного слышалось сочувствие.

Бойцы с любопытством разглядывали Воронцова и его бойцов. Из плена прозвучало как с того света.

— Товарищ сержант, разрешите обратиться к товарищу старшему лейтенанту? — Из хода сообщения, расталкивая бойцов, столпившихся вокруг, выступил Нелюбин, приложил закопченную ладонь к обгорелой пилотке. — Младший лейтенант Нелюбин. Вы меня, товарищ старший лейтенант, должны помнить. Я до октября воевал в Седьмой роте старшего лейтенанта Патрушева. А вы к нам в траншею часто приходили. В гости к товарищу старшему лейтенанту Патрушеву. Вот я вас и запомнил. Конь у вас гнедой был, добрый конь.

Ротный покачал головой:

— Ну, партизаны, мать вашу… Что ж ты, лейтенант, а под сержантом ходишь?

— Да я ж младший лейтенант…

Кругом засмеялись.

— А ну-ка, печатники, прижмите языки! Да вас бы сегодня сапогами забили, вот тут, в этой траншее, если бы не вот они! Как, ты говоришь, твоя фамилия?

— Младший лейтенант Нелюбин, бывший командир второго взвода Седьмой роты Третьего батальона! В сентябре, на марше, я вашему коню копыта чистил. Помните? Конь ваш хромал, и вы его хотели бросить…

— А, председатель! — узнал старший лейтенант Солодовников Нелюбина. — Ну, спасибо тебе, братец. И конь мой цел. И взвод мой цел. Хоть и печатники… И позицию мы отстояли.

Бойцы снова зашевелились, расступились, и из-за перемазанных глиной и копотью шинелей и ватников выглянуло возбужденное лицо младшего политрука. Кац тут же прицелился острым взглядом цепких глаз в сторону Нелюбина и спросил:

— Где и когда сдались в плен?

— Да я не сдавался, товарищ комиссар. Контуженый был, чертей ловил… В начале октября, когда батальон атаковал в направлении Сухого ручья…

И вдруг ротный набычился, глаза его налились решительным блеском, и он сказал:

— А вы, Семен Моисеевич, где были час назад во время отражения атаки?

Кац втянул голову в плечи, мгновенно побледнел и выдохнул:

— Да я… Да я у минометчиков… Да мы с капитаном Сидоркиным… Да как вы смеете, товарищ Солодовников, разговаривать со мной в подобном тоне в присутствии рядовых бойцов?!

— А как я с вами, товарищ младший политрук, разговариваю? — усмехнулся ротный, и в его глазах поблескивала прежняя решимость. — Как командир роты я поинтересовался тем, где вы находились во время боя. Если командование батальона, полка или дивизии поинтересуется, почему я задал такой вопрос, я охотно отвечу: потому что не видел вас, товарищ младший политрук, рядом с собой. Приказа отбыть в расположение минометной роты, которая поддерживает огнем батальон, я вам не отдавал.

— Ну, товарищ Солодовников! Вы за это хамство поплатитесь! — И Кац развернулся на каблуках и зашагал в сторону КП Второй роты.

— Витюков, твою мать!.. Бегом к старшине и скажи, чтобы волок в третий взвод термоса! На два взвода! И спирт из НЗ! — Ротный оглядел стоявших вокруг него. — Могилевский, ты что такой бледный?

— Я ранен, товарищ старший лейтенант, — ответил взводный.

— Ранен? Куда?

Лейтенант, болезненно морщась, потрогал правое плечо.

— А почему молчал?

Взводный опустил голову.

— Ну что ты будешь делать с этой скромницей, — выругался ротный. — А ну-ка, снимай шинель. Сержант, у тебя руки чище моих. Осмотри его и перевяжи, если надо.

Воронцов задрал гимнастерку, протер тампоном, смоченным в шнапсе, небольшую продолговатую рану, из которой торчал плоский зазубренный осколок. Ротный посмотрел, сказал:

— А почему — в спину?

— Мины везде рвались, — ответил Могилевский, не поднимая головы.

— Что? Мутит? — спросил Воронцов.

— Слегка.

Воронцов чувствовал, что лейтенант дрожит, и сунул ему в руки фляжку, в которую налил трофейного самогона, слегка разведенного водой. Слишком крепкий он не любил — сушило горло и потом часто хотелось пить.

— На, глотни. И потерпи. Осколок надо выдернуть. Легче станет.