Высота

— Понятно! — Дымов стукнул кулаком по столу, отчего подпрыгнули карандаши, лежащие перед стенографисткой. — Вот именно — не вполне!

— Сами понимаете, Иннокентий Пантелеймонович, — вздохнул Дерябин. — Откровенно говоря, придется повернуть всю работу.

— Только смотрите, товарищ Дерябин, чтобы у вас не получилось, как у того прораба, который обещал повернуть всю работу на триста шестьдесят градусов…

Дерябин сидел обиженный и все поглядывал недоверчиво в ту сторону, где сидел Токмаков.

Дерябину не хотелось прислушиваться ко всему этому. Надоело. Дымов его все-таки не ценит, как он того заслуживает. Придирается. Вечно недоволен, даже если монтаж идет по графику. Когда же кончится эта стройка? Невыносимо!

Два с половиной месяца еще торчать в Каменогорске. А в отпуск — зимой? Зина опять надуется. Хорошо, если обойдется без истерики…

Неприятности у Дерябина начались сразу после Нового года, когда министр сказал на совещании: «А вам, Дерябин, полезно будет глотнуть свежего воздуха. Сидите сиднем в кабинете, а проветриваете его плохо». И вот послали в эту командировку на периферию. Добро бы министр послал его старшим прорабом временно, ликвидировать прорыв, потому что не надеялся на местных инженеров! А если эта командировка — постоянная? Уже полтора месяца Дерябин глотает свежую пыль и его обдувают сквозняки на высоте. И от работы этой тошно, и в свободные вечера скучища. Он уже и забыл, когда последний раз в преферанс играл. Сыграть бы пулечку — так не с кем… Дерябин до сих пор не перевел свои часы на местное время. Так ему удобнее звонить по ночам в Москву, жене. Только поздно ночью жену застанешь дома. Конечно, дома ей скучно. Крутятся вокруг нее всякие шаркуны, как в новогоднюю ночь в «Метрополе»: «Разрешите пригласить вашу даму!» А потом и разрешения спрашивать не стали. Надо ночью опять позвонить Зине… Когда же кончится эта каторга?..

Зазвонил телефон. Дерябин встрепенулся, как разбуженный. Дымов взял трубку.

— Да. Что?.. Здравствуй. — Лицо его стало растерянным. — Стеклянный? Позвони потом… Срочно?

Дымов зажал рукой трубку и спросил у стенографистки шепотом:

— Стеклянный — через два «эн»? Стенографистка торопливо кивнула и шепотом же ответила:

— Одно из трех исключений…

— Ну конечно, через два «эн»… Да… Вот умница! Очень занят, Веточка. Завтра утром увидимся… Ну, значит, после обеда… Ну, тогда — вечером. Да, два «эн». Одно из трех исключений. Можешь смело писать. Под мою ответственность.

Дымов положил трубку и смущенно огляделся.

— Это у дочки наследственное… — Он нажал кнопку звонка и сурово сказал вошедшей секретарше: — Не соединяйте меня. Вы же знаете порядок!

Снова зазвонил телефон. Дымов посмотрел на него неприязненно, не сразу взял трубку и поднес ее к уху не спеша.

— Вот странные люди! Я же просил не соединять! Сколько раз… Что? Давайте, давайте! Здравствуйте, Александр Павлович. График? Как условились. Пока держимся…

После первых же реплик Дымова в комнате установилась тишина, Все поняли, что управляющий говорит с министром. Дыхание Москвы донеслось сюда, в этот дощатый домик на строительной площадке, за тысячи километров.

— И я так думаю. Не забудьте, Александр Павлович. Хотя бы тысячу покрышек. Хожу совсем разутый… Ничего не прибедняюсь!.. При чем здесь мой характер? Новый поселок? На днях место выберем… А людей дадите?.. Ничего не прибедняюсь!.. Карпухин?.. Конечно, не вовремя. Клепка в разгаре, а тут гастроли. — Дымов тяжело вздохнул. — Если бы не ваша телеграмма, ни за что не пустил бы… Гинзбург? Тем более. Пусть сюда прилетают, консультируются, если хотят… Спасибо, передам…

Конечно, не время отрывать сейчас Карпухина от работы. Но Дымову приятно сознавать, что Карпухин будет делиться опытом «Уралстроя», что где-то на других стройках идет слава о его клепальщиках. И пусть Карпухин обязательно едет на «победе», чтобы все видели: человек приехал не с какой-нибудь стройки-замухрышки, а с самого «Уралстроя»…

— Министр сильно не ругал. — Дымов, записал что-то в настольный блокнот. — Но, в случае чего, сами понимаете… Особенно если график!

График, график, график! Неумолимая власть времени!

Домна должна быть пущена в срок — тридцатого сентября. Опоздать с пуском? Совершенно немыслимо.

Дымов отлично понимает, что это значит — опоздать. Значит, по его, Дымова, вине где-то в разо-ренном войной белорусском местечке будут еще дольше стоять дома с соломенными крышами и где-то останутся торчать без проводов уже врытые телеграфные столбы, ведущие в деревню, которая заждалась связи!

И Дымов опять и опять бережет, выкраивает, экономит, собирает по минутам сутки. Ради этого он недосыпает ночей, не видит по неделям свою дочку, ради этого он ссорится, изобретает, ругается до хрипоты, хитрит, распинается, скандалит, умоляет, грозит, клянется, клянет, бывает упрям, невежлив, даже жесток…

Под конец оперативки Дымов, как обычно, попросил Медовца прочесть прогноз погоды на завтра.

— Ну-ка, что там предсказывает наш кудесник, любимец богов?