Высотка

Наш тридцатый этаж почти посередине: в первом подъезде сорок один этаж, во втором – сорок два. Поэтому, возможно, второй подъезд и есть ответ на главный вопрос жизни, Вселенной и всего такого[13]. Мне так сказал папа после того, как испытывал на себе путеводители по Галактике.

Над тридцатым этажом – мансарды, терема[14], мезонины[15], галереи и чердак Дворника. Для этого в лифтах – специально выбитые кнопки. Лифты, чтобы попасть в верхние квартиры, иногда едут не просто по вертикали, а ещё вправо и влево, становясь немного трамваями или троллейбусами.

С верхними жильцами работает мама. Она у меня терапевт добрых дел. Это сейчас самое модное направление в психотерапии: доказано, что любой стресс лечится при помощи помощи. Так мы и познакомились с актёром Полученковым: мама отправила его работать на городскую свалку. Три месяца он сортировал мусор и благодаря этому стал абсолютно счастливым.

А его сосед, миллиардер Чудинов, по маминому рецепту помогает трём нашим домовым старушкам: тёте Васе КГБ и одуванчикам с пятого – бабушке Вале и бабушке Варе. Носит им «продуктовую корзину»: яйца, молоко, сахар. Не руками водителя, не руками ассистента и не руками секретаря – а своими собственными, которые из плеч. На прошлой неделе даже мозоли натёр, а маме сказал, что в последний раз испытывал такую радость в детстве, лет в шесть, когда папа взял его с собой на работу в типографию и он смотрел, как из большого станка, похожего на Мойдодыра, выплёвываются свежие, ещё не высохшие и не разрезанные листы настоящих книг. И как они пахнут: гуашью и нагретой бумагой.

Актёр Полученков прославился благодаря сериалу «Гаишник с Котловки». Голова у него лысая, лицо доброе. Его квартира с тридцать пятого по тридцать седьмой этаж тянется и занимает три обычных. Внутри – лестницы мраморные, полы паркетные, арт-объекты хрустальные – их дизайнеры в интерьер повтыкали. Полученков дизайнеров слушается, его дом даже для модного журнала фотографировали. «Актуальные решения для богатеев за сорок» называется.

Самое здоровское, что у него есть, – зелёная комната. В ней камеры, экран и больше ничего. Только простыни и пол. В этой комнате надо бегать, прыгать, даже иногда в костюмах со специальными датчиками. Потом смотришь на экран, а сзади цунами. Магия!

– Тройка, – в мамин дэрэ мы с актёром Полученковым ехали вместе в лифте, – мне нужна девочка, которую съест гигантская птица.

– Я без Саши сниматься не буду, – сразу же отрезала я.

Санёк и я – давние партнёры по сцене. Мы ходили в один садик, и наша воспитательница, Елена Александровна, очень любила спектакли новаторские по сценографии, революционные по придумке. Например, на Девятое мая мы про путешествие во времени пьесу ставили, а в «Золушке» на балу была и Спящая красавица, и Русалочка, и Белоснежка, потому что все девочки захотели нарядиться принцессами.

У Елены Александровны я играла Муху-Цокотуху, Саша – Комарика. Я – солдата у Вечного огня, он – фашиста. Я – Герду, он – Северного оленя. Как я могу его не взять? Тем более что я свою актёрскую карьеру забросила, а Сашка упорно продолжает ходить в театральный кружок, где ему предлагают то Артемона, то кума Тыкву.

– Но по сценарию нужна только девочка, – актёр Полученков заглядывал в какие-то бумажки.

– Пусть гигантская птица съест двоих, – попросила я. – Ну пожа-а-алуйста!

Режиссёром оказался очень короткий человек без шеи: голова в него вросла, как камень в обочину. Пока Сашка озирался вокруг и чуть не разбил бюст слепой лошади, я всё выяснила: нам предстояло подойти вон к тому зелёному углу и сделать вид, что мы нажимаем на кнопки машины времени – её потом дорисуют. Постоять, значит, секунд двадцать, открыть воображаемую дверь, выйти и поозираться. Дальше: в глазах ужас, во рту крик. Птицу снимают отдельно, и кого она там на самом деле жрёт, неизвестно.

– Начали! – скомандовал режиссёр. Я даже расстроилась: в фильмах к режиссёрам прилагается длинноногая девушка с хлопушкой. Она перед самым началом в кадр влезает и тарабарит: «“Мир до начала времён”, сцена шестьдесят восемь, дубль один». И сразу атмосфера чувствуется. А тут – ничего такого.

Съёмка пошла, а Саша всё прослушал. Стоим мы в невидимой машине времени, а он шепчет:

– Что делать-то?

– Стоп! – кричит режиссёр.

Саша покраснел.

– Сначала как бы кнопки тыкаешь, потом как бы пугаешься, – объяснила я быстро.

– Надо хоть телефонную будку поставить, что ли, чтобы детям было с чем взаимодействовать в кадре, – когда актёр Полученков волнуется, то начинает говорить длинно и формально.

– Где ты её возьмёшь-то теперь? – фыркнул режиссёр, и тут я поняла, чего ему не хватает: берета.

– А пугаться чего надо? – спросил Сашка.

По лицу актёра Полученкова побежала рябь.

– Гигантской птицы, – шепчу.

– Вот так? – Сашка изобразил испуг.

– С таким лицом ты Северного оленя играл, – вспомнила я.

– Нам нужно что-то или кто-то, изображающий птицу, – сказал актёр Полученков. – Чтобы дети могли взаимодействовать с ним в кадре в плане испуга.