Высотка

Ну что ты, Аська, говорит Митя, из-за каких-то шнурков. Давай помогу.

Встает, осторожно перекладывает Заразу на диван, отряхивает колени. Та даже не проснулась, только нос лапой прикрыла. Урчит, довольная. Ей тепло, она дома, а я…

Вообще-то Митька ненавидит кошек, и это понятно: он скорее из клана собак, кошачьи выкрутасы не для него. Но делать-то нечего, я уже завела уличную кошку, пеструю, как лоскутное одеяло, с двумя разными глазами — желтым и зеленым. Подобрала ее на помойке, отмыла, гнездышко приготовила в коробке с тряпьем, прекрасным женским именем нарекла… Но Зараза коробку не любит, удирает на волю, иногда возвращается поесть, норовит сожрать рыбок, одну уже выловила, гуляет с нами по набережной, бежит рядышком, садится на травку, ждет… Прилипла к Митьке как банный лист, нашла себе покровителя. А Митька грозится повесить ее на первом же дереве, если она не прекратит… Да, она не очень-то поддается дрессировке, пакостит под столом, и под кроватью, и в шкафу… Беспризорница, трудное детство, но зато какая умница, домашние такими не бывают, тараторю я, заслоняя ее собой от Митьки, который уже готов выкинуть ее прямо в окно…

Так и живем. Я за машинкой, она у Митьки на коленях. А коробка стоит пустая.

Митя забирает у меня замусоленный шнурок, поднимает его за хвост, как гадюку. На пузе у гадюки топорщится нитяная бахрома — еще бы, столько раз пришивать. Нет, говорит, этот уже не жилец. И в два счета, вжик-вжик, приложив мертвую гадюку к длинному обрезку гобелена, выкраивает новый шнурок, точно, как по линейке. А теперь внутреннюю веревочку. Наметывать будем или сразу прошьем? — спрашивает он, по-видимому, получая тайное удовольствие от созерцания моего вытянувшегося лица.

Слезай, говорит, освободи рабочее место. Отдохни на диванчике.

Я послушно пересаживаюсь на диван и оттуда смотрю, как он крупными стежками прометывает шнурок, потом поднимает лапку «Зингера», опускает ее, делает пробную строчку на гобеленовом квадратике, насквозь пропитанном моими слезами.

У тебя натяжение нитки стоит на шестерке, видела? Потому и тянет. А мы на ступенечку понизим… Ну что, куда пришивать? Вот здесь, по длинной стороне?

Через час с небольшим работа окончена, все шнурки как заиньки на местах, стыки идеальные, в точку, углы совмещены. Остолбенело смотрю, как он складывает готовые чехлы в Гариков рюкзак, аккуратно, стопочками, как будто это не чехлы, а свежеотглаженное белье… Туда же обрезки гобелена… Я, конечно, понимаю, что он все умеет, и борщ, и переключение скоростей, и интегрировать, но шнурки!..

Ничего особенного, говорит Митя. Еще и не тому научишься. В армии знаешь какую форму выдают — кому как повезет. С моим ростом вообще мучение одно. Сидит как на пугале огородном, а я этого не люблю.

А швейные машинки тоже выдают, спрашиваю, вместе с формой?

Ну это я дома, перед присягой. Все-таки курсантам больше свободы, чем рядовым. Лето можно отгулять по-человечески.

Курсантам?

Так точно. Я ведь полтора года в военной академии оттрубил, в Питере. Потом одумался, прошел комиссию и в армии дослуживал сколько оставалось до срока.

Какую, говорю, комиссию — по отчислению? «Компот»? А почему молчал-то?

А зачем рассказывать? Ничего особенного — поступил, поучился, понял — не мое. Муштра, уставщина, ты сам ничего не решаешь, все за тебя. Не могу я так. Уходить было нелегко, высокая мечта давила, офицером хотел стать… Но голову-то на гражданке не оставишь… Короче, фигня это, давай сменим тему.

Нет, упираюсь я, не давай. Рассказывай все. Что ты еще умеешь — цветы разводить? вязать крючком? петь колыбельные песни? шарлотку печь?

Крючком не умею, смеется Митька. Пробовал, да бросил — муторное дело, накид, столбик, еще накид… А на машинке вязать особого ума не надо. Вот этот свитер, который на мне, я прошлым летом сообразил, когда домой ездил после сессии, от развода отмокать.

Оба-на, говорю. Что-то не припомню, когда ты уезжал, кажется, все время тут, рядом…

Конечно, не помнишь. Конечно, рядом. Что касается шарлотки, то вопрос, как обычно, упирается в «было бы из чего».

Кстати, не пожарить ли нам картошки? Картошка в наличии. Посмотрим, есть ли у нее женская и мужская версия?

Не, говорю, не люблю картошку. И не увиливай, колись, что еще за тобой числится, какие такие грехи. Может, ты и книжки читать умеешь? Что-то мне речь твоя в последнее время не нравится. Женская версия, мужская…

Ты Павича имеешь в виду? — спрашивает Митька обиженно, и спохватывается — литературный диспут на голодный желудок штука сомнительная. Пошли в столовку, там поедим, а то опять будешь соду глотать. Сколько раз говорил тебе — нельзя соду, от нее только хуже. Ты ведь бывший химик, да? Что такое буферный раствор, знаешь? Так вот…