Высоцкий

Все-таки вера не утрачена, все-таки он в эту жизнь штопором ввинтился, и уже что-то вокруг него затевается интересное и нестандартное. Александр Митта, с которым они уже столько лет дружат, задумал «под Высоцкого» фильм о царе и поэте, как бы о первом русском интеллигенте, «черной овечке» в варварском окружении. И сценарий Дунский с Фридом написали с такой установкой — «Арап Петра Великого». Недописанный роман Пушкина — здесь только повод, трамплин. Собственно, можно в «арапе» самого Пушкина сыграть, в сопоставлении с Петром Первым… Не обошлось, естественно, без трудностей с утверждением на роль. Начальство стало требовать натурального эфиопа, режиссеру пришлось даже для блезиру снять пробы с двумя африканцами и их отбраковать. Возникала также идея совместного с американцами фильма — при условии, что главную роль исполнит чернокожий актер. Отбились и от этого. Высоцкого достаточно чернили на его профессиональном пути, так что к этой роли он готов — и внутренне, и наружно. Съемки начинаются в июле в Юрмале, куда он приезжает с Мариной после короткого пребывания в гостях у Говорухина под Одессой.

А незадолго до того попробовался на роль Пугачева. Фильм будет ставить Алексей Салтыков по сценарию Эдика Володарского. Хотят Марину пригласить на Екатерину Вторую. Мечтать пока в этой стране не запрещено…

Эдик еще написал пьесу «Звезды для лейтенанта», которую к тридцатилетию Победы ставит Театр имени Ермоловой. Когда заходит речь о песнях для спектакля, Высоцкий предлагает свою классическую «Их восемь — нас двое…» и еще берется написать две новые. Одну из них решает посвятить легендарному летчику Николаю Скоморохову, дважды Герою Советского Союза, и его погибшему другу. О Скоморохове в газете «Красная звезда» писал дядя, Алексей Владимирович. Причем Скоморохов (сейчас он руководит Военно-воздушной академией) просил, чтобы в очерке поменьше было пафоса и художественных преувеличений.

Скоморохову случалось сбивать в боях и по два, и по три вражеских самолета. А однажды, когда немцы сбили его друга, его ведомого Николая Горбунова, Скоморохов решил отомстить за гибель друга. Получил у начальства разрешение на «индивидуальную охоту», по пятнадцать-шестнадцать раз в сутки вылетал на поиски той самой «бриллиантовой двойки», узнал ее по номерам на фюзеляжах и уничтожил в одном бою.

Так этот сюжет Высоцкому запомнился (может быть, какие-то детали неточны), что он не раз его расскажет слушателям, предваряя исполнение «Песни о погибшем летчике». Но в самой песне автор не повествует о победной баталии, а сосредоточивается исключительно на трагической стороне ситуации:

Я кругом и навечно                    виноват перед теми,

С кем сегодня встречаться                    я почел бы за честь, —Но хотя мы живыми

                    до конца долетели —Жжет нас память и мучает совесть —                    у кого? У кого она есть.

Здесь возникает невольная перекличка с известными строками Твардовского: «Я знаю, никакой моей вины / В том, что другие не пришли с войны…» Только вот герой Высоцкого считает себя виноватым, даже энергично на этом настаивает.

Во время премьеры «Звезд для лейтенанта» Высоцкого нет в Москве, но голос его в театре звучит — с магнитофонной ленты. Некоторые зрители специально приходят на спектакль с портативными «магами», чтобы записать две песни, которые до сих пор нигде автором не исполнялись. Хотя без сокращений там, увы, не обошлось.

Выходит наконец «День поэзии-1975», но радости приносит мало. В результате опубликована ровно одна вещь — «Ожидание длилось…», к тому же в последний момент подлая начальница по фамилии Карпова резанула оттуда две строфы. После такого длительного ожидания увидеть в печатном шрифте треть своего триптиха, да еще с увечьями… Пете Вегину он, конечно, сказал только добрые слова: «Старик, здорово размочили! И славно, что мы с тобой рядом напечатаны!» Но неуютно как-то почувствовал себя в стихотворной «братской могиле», где все лежат в алфавитном порядке. Люди могут просто не догадаться, что это «тот самый Высоцкий». Подумают, какой-нибудь однофамилец, — и даже не прочтут.

А в журнале «Аврора» дело ограничилось публикацией дружеского шаржа на Высоцкого. Подборка стихов, правленая, исчерканная, с дурацкими замечаниями на полях, отправлена в корзину. Хотя, может быть, кто-то ее приберег на будущее — потом отдаст в музей. Про Цветаеву рассказывают, что, когда она в Союз вернулась, вокруг нее вились коллекционеры ее рукописей — люди грамотные и культурные хорошо понимали значение этих бумажек. Еще она много и нервно говорила о поэзии, о музыке, обо всем на свете — часто совершенно случайным собеседникам, и те просто неловко себя чувствовали: такой роскошный монолог, запомнить невозможно, пропадают такие слова… Не было тогда у людей магнитофонов — теперь все-таки меньше потери на переправе через Лету…