Высоцкий

Марина приехала сюда сниматься в фильме Марты Мессарош «Их — двое». У нее тут главная роль, а по случаю приезда Высоцкого в сценарий добавили эпизод, где героиня встречается со своим бывшим возлюбленным. Продолжительный поцелуй увенчал эту сцену.

В сторону литературы

Что делать, если тебя не хотят считать писателем? Только одно — быть им, то есть писать. Уже лет пять, не меньше, идея романа сидит у Высоцкого в голове, в душе, в печенке. Рукописи не горят — это всем известно, пора уже всерьез позаботиться о том моменте, когда товарищи потомки откроют ящики твоего стола… А то вдруг — чем черт не шутит — еще при нашей жизни возьмут да отменят цензуру. Или хотя бы, как при Хрущеве, проведут разделительную черту: скажем, с одна тыща девятьсот восьмидесятого года начинаем новую жизнь — зря мы строили этот дурацкий коммунизм, и отныне разрешается беспощадно критиковать и обличать всё, что делалось в шестидесятые — семидесятые. Надеяться наивно, но почему бы не допустить такую возможность? Прогресс не обязателен, он ве-ро-ят-но-стен, как сказал один умный человек.

Есть уже в наличии три главных персонажа: фантазер и уголовник Колька Святенко по кличке Коллега, его юная подруга Тамара Полуэктова и актер Александр Кулешов, он же бард и исполнитель песен, которыми с ним щедро поделится автор, переходящий в прозаики. Ранние, блатные вполне можно ему передать, а там поглядим, как он себя поведет. Даль свободного романа намечена, придумана первая фраза: «Девочки любили иностранцев». Теперь надо последнюю заготовить — как это было у Мастера, знавшего, что кончится роман словами «всадник Понтий Пилат». А потом заполнить серединку — и готово.

Репетируется «Обмен» Трифонова, и автор повести часто заглядывает на Таганку. Полноватый, спокойный, в больших очках — классический облик писателя. Говорит мало, все высказывает в своей прозе — внятной, точной и динамичной. Некоторые его считают слишком осторожным в изображении советского строя, но вот шеф находит необходимый подтекст: не квартирный обмен, а обман, подмена истинных ценностей… Главное же у Трифонова — объемность изображения: каждый человек показан как минимум с двух точек зрения. Это же свойство он, судя по всему, и в песнях Высоцкого ценит. При встрече рассказал о том, что пишет роман о Гражданской войне, о командире Конной армии Миронове, который был репрессирован и славу которого перехватил длинноусый Буденный. У Высоцкого почему-то вдруг вырвалось: «А я тоже пишу роман». — «Это хорошо», — отозвался Трифонов. Ну вот, слово не воробей, теперь надо за работу приниматься.

Эфрос ставит радиоспектакль «Мартин Иден» и зовет Высоцкого на главную роль. Это то, что надо. Записывается все на одном дыхании, практически без дублей. Прямо-таки в духовном соавторстве с Джеком Лондоном. Взять хотя бы вот это: «А я вам говорю, что все редакторы, по крайней мере девяносто девять процентов из них, — это просто неудачники. Это неудавшиеся писатели. Не думайте, однако, что им приятнее тянуть лямку в редакции и сознавать свою рабскую зависимость от успеха журнала и от оборотливости издателя, чем предаваться радостям творчества. Они пробовали писать, но потерпели неудачу. И вот тут-то и получается нелепейший парадокс. Все двери к литературному успеху охраняются этими сторожевыми собаками, литературными неудачниками. Редакторы, их помощники, рецензенты — вообще все те, кто читает рукописи, — это все люди, которые некогда хотели стать писателями, но у которых для этого не хватило пороха. И вот они-то, оказавшиеся самыми бездарными, являются вершителями литературных судеб и решают, что нужно и что не нужно печатать. Они, жалкие и бесталанные, судят гения. А за ними следуют критики, обычно такие же неудачники. Не говорите мне, что они никогда не мечтали и не пробовали писать стихи или прозу, — они пробовали, но только из этого ни черта не вышло. От этих журнальных критических статей тошнит, как от рыбьего жира».

Ощущение такое, что он сам это написал.

С «Мастером и Маргаритой» обидно получилось. Любимов почему-то сразу отвел Высоцкому роль Ивана Бездомного, которую он репетирует без особого энтузиазма. Бездарный «певец революции», да еще и «девственный» в культурном отношении. Не то! Конечно же он себя видел Воландом, и свое понимание этой роли у него было. Воланда можно играть как писателя, как художника. Мастер — автор романа о Пилате, а Воланд может быть трактован как альтер эго самого Булгакова, как автор всего, что происходит на сцене.