Высоцкий

И пусть мой напарник певчий,забыв, что мы сила вдвоем,меня, побледнев от соперничества,прирежет за общим столом.Прости ему. Он до гробаодиночеством окружен.Пошли ему, Бог, второго –

такого, как я и он.

Что ж получается, дружба – химера? Бабская ревность и зависть в творческих людях непреодолима, как врожденный недуг? Об этом, наверное, надо спрашивать не Вознесенского и не Высоцкого, а Того, к Кому эта песня обращена.

Поэты, как и актеры, всегда друг к другу относятся с внутренней настороженностью. Радует ли Вознесенского, что на таганской сцене скоро появится «второй» – Евтушенко с его американскими стихами? А еще большая неприязнь окружает поэтов снаружи. Власть их обзывает антисоветчиками, а интеллигентная публика обвиняет в том, что они этой власти продались. Некоторые совершенно серьезно заявляют, что порядочный поэт должен погибнуть – и чем раньше, тем лучше. Хороший тон – в двадцать шесть лет, как Лермонтов, а уж крайний срок – в тридцать семь, как Пушкин. Вознесенскому и Евтушенко скоро стукнет по тридцать восемь, а они до сих пор живы – просто неприлично!

Наслушавшись таких разговоров и подсобрав кое-какую занимательную хронологию, Высоцкий пишет песню «О фатальных датах и цифрах», посвящая ее своим друзьям-поэтам. Не уточняя, кого именно имеет в виду, – может быть, и себя в том числе. Начинается песня многозначительно и проникновенно: «Кто кончил жизнь трагически, тот – истинный поэт…» Вроде бы и возражений тут быть не может, да еще статистика убедительная: лермонтовские двадцать шесть лет, двадцать шестое декабря – самоубийство Есенина, Христос с его числом 33 к поэтам подключается, ну и высшая точка:

С меня при цифре 37 в момент слетает хмель, –Вот и сейчас – как холодом подуло:Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэльИ Маяковский лег виском на дуло.

А что же нынешние?

Дуэль не состоялась или – перенесена,А в 33 распяли, но – не сильно,А в 37 – не кровь, да что там кровь! – и сединаИспачкала виски не так обильно.

И после всего этого – финал совершенно неожиданный:

Жалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр, –

Томитесь, как наложницы в гареме!Срок жизни увеличился – и, может быть, концыПоэтов отодвинулись на время!Да, правда, шея длинная – приманка для петли,А грудь – мишень для стрел, – но не спешите:Ушедшие не датами бессмертье обрели –Так что живых не слишком торопите!

Без трагедии нет большого поэта, но не надо эту трагедию ему старательно организовывать, не надо злорадствовать и каркать. Неприятностей у нас и так хватает, и смерть всегда где-то рядышком и наготове.

Двадцать второго мая во время репетиции «Гамлета» падает полуторатонная конструкция диаметром в двенадцать метров. Двадцать человек было на сцене – всех накрывает занавесом – как саваном. «Кого убило?» – спрашивает Любимов в микрофон. Ушибло Семенова, ранения получили Насонов и Иванов, играющий Лаэрта. Репетировались похороны Офелии, и ее гроб спас ситуацию – принял на себя удар балки и переломился. Да, всех нас когда-нибудь кто-то задавит – как в песне поется. Намеченная на июнь премьера в очередной раз откладывается, как запуск космического корабля, – «в связи с доработкой конструкции».

А в июле Высоцкий попадает в серьезную аварию. Недолго довелось поездить на «Жигулях», купленных для него в марте отцом. Живым все же остался, а Вознесенский потом откликается на это событие эффектным стихотворением – «Реквием оптимистический»:

Гремите, оркестры,Козыри – крести.Высоцкий воскресе,Воистину воскресе!

Собирается напечатать это в своей новой книжке, а перед этим – в журнале «Дружба народов», заменив, правда, имя героя на «Владимира Семенова», но читатель, дескать, поймет, о ком речь. Поймет-то поймет, но сколько же еще слово «Высоцкий» будет оставаться непечатным?