Читаем Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых полностью

Мефистофель характеризовал себя как силу, которая хочет зла, а творит добро. Русская история, разрушая идеалистические иллюзии, дает обратный пример: добра, которое, не желая того и даже не ведая о том, является причиной зла, порою ещё большего, чем то, которое оно пыталось искоренить.

Ситуация, зафиксированная уже однажды в мировой литературе, — ситуация Дон Кихота.

С той только разницей, что противники русского Дон Кихота — отнюдь не ветряные мельницы.

И бессмыслица его единоборства с Молохом государства тем более очевидна, хотя отступать уже поздно, да и некуда…

И совестно ощущать себя в этой борьбе беспомощным зрителем, в безопасности, за пределами России — не на арене, а на трибунах, откуда и руки не протянуть поверженному воину — полководцу без войска, Дон Кихоту, академику Андрею Сахарову…

Как видите, по отношению к академику Сахарову статья благожелательная, сочувственная, завышенная, идеализирующая — мы таки поддались стадному инстинкту его восхваления. Даже когда разгорелась полемика вокруг русского расширенного варианта нашей нью-йорктаймсовской статьи в «Новом русском слове» (фактически это была еще в Москве написанная аналитическая записка «Россия: политическая дислокация и прогнозы на завтра»), по наивности я никак не ожидал принятия по отношению к нам административных мер. Поэтому письмо из «Континента» от Максимова было для меня как удар по яйцам, или, пользуясь эвфемизмом, обухом по голове. Дело не в главреде «Континента», а в академике Сахарове, которого мы с Леной имели глупость сравнить с рыцарем печального образа. Ничего себе Дон Кихот! Это был удар не по яйцам и не по голове, а по нашим собственным иллюзиям. Воистину: не сотвори себе кумира.

Не хочу голословить — далее письма и телеграммы.

Многоуважаемый господин Соловьев!

Разумеется, в демократическом обществе любая точка зрения имеет право на существование, но согласитесь, что каждая из них может быть использована кем-то в соответствующих целях. Газета «Нью-Йорк Таймс», за которой стоят определенные политические силы в США, в данном случае использовала Вашу точку зрения для весьма неблаговидных целей, то есть компрометации Андрея Сахарова как выразителя правового движения в Советском Союзе и демократического процесса в целом. Комфортно сговорившись с тоталитаризмом за счет чужой свободы, они — эти силы — делают все возможное, чтобы представить наше Сопротивление как горстку политических романтиков или полусумасшедших моралистов, которые якобы безответственно ставят на карту судьбы войны и мира, по своим, сугубо эгоцентрическим мотивам…

По существующим в «Континенте» правилам, любой член редколлегии имеет право вето на публикацию любого материла. Елена Боннер, полномочно представляющая на Западе интересы своего мужа, наложила такое вето на все Ваши материалы. В связи с этим мы, к сожалению, вынуждены отказаться вообще от Вашего сотрудничества до лучших времен.

14 ноября 1977 г. С уважением,

В. Максимов

Перейти на страницу:

Все книги серии Мир театра, кино и литературы

Бродский. Двойник с чужим лицом
Бродский. Двойник с чужим лицом

Владимир Соловьев близко знал Иосифа Бродского с ленинградских времен. Предыдущий том «Иосиф Бродский. Апофеоз одиночества» – итог полувековой мемуарно-исследовательской работы, когда автором были написаны десятки статей, эссе и книг о Бродском, – выявлял пронзительно-болевой камертон его жизни и судьбы. Не триумф, а трагедия, которая достигла крещендо в поэзии. Юбилейно-антиюбилейная книга – к 75-летию великого трагического поэта нашей эпохи – давала исчерпывающий портрет Бродского и одновременно ключ к загадкам и тайнам его творчества.«Бродский. Двойник с чужим лицом» – не просто дайджест предыдущей книги, рассчитанный на более широкую аудиторию. Наряду с сокращениями в этой версии даны значительные добавления, и касается это как текстов, так и иллюстраций. Хотя кое-где остались корешки прежнего юбилейного издания – ссылки на тексты, которые в этой книге отсутствуют. Что ж, у читателя есть возможность обратиться к предыдущему изданию «Иосиф Бродский. Апофеоз одиночества», хоть оно и стало раритетом. Во многих отношениях это новая книга – сюжетно, структурно и концептуально.Хотя на обложке и титуле стоит имя одного ее автора, она немыслима без Елены Клепиковой – на всех этапах создания книги, а не только в главах, лично ею написанных.Много поспособствовала работе над книгой замечательный фотограф и художник Наташа Шарымова. Значительный художественный вклад в оформление книги внесли фотограф Аркадий Богатырев и художник Сергей Винник.Благодарим за помощь и поддержку на разных этапах работы Сергея Бравермана, Сашу Гранта, Лену Довлатову, Евгения Евтушенко, Владимира Карцева, Геннадия Кацова, Илью Левкова, Зою Межирову, Машу Савушкину, Юрия Середу, Юджина (Евгения) Соловьева, Михаила Фрейдлина, Наума Целесина, Изю Шапиро, Наташу Шапиро, Михаила и Сару Шемякиных, а также постоянных помощников автора по сбору информации X, Y & Z, которые предпочитают оставаться в тени – безымянными.В состав книги вошли как совершенно новые, так ранее издававшиеся главы в новейшей авторской редакции.

Владимир Исаакович Соловьев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги