Высоцкий. На краю

В Париже Владимиру Высоцкому предстояли еще концерты на Монмартре, в театре «Элизе». Там был зал с оригинальной, подвижной – в зависимости от наплыва публики – конфигурацией. На первый концерт послушать мало кому известного российского барда собралось около 350 человек, работники советского посольства, торговых представительств, русские эмигранты. «Но мы с Володей очень удивились, – рассказывала Влади, – что пришли французы. Было много публики с улицы – людей, которые, конечно, не знали русского языка». На второй – их количество увеличилось вдвое, и директор-француз издали показал Владимиру большой палец. А на последнем оказалось, что зал не может вместить всех желающих, за стенами театра осталось несколько сот человек…

«Мы с Володей, вопреки расхожему мнению, почти не пили вместе, – утверждал Михаил Шемякин. – Но когда он начинал «раскочегариваться»… мне приходилось его «пасти»…»

После одного бурного разговора Марина вышибла друзей из дома. И они, не долго думая, отправились к Жану Татляну, некогда популярному советскому, а потом просто армяно-французскому певцу, державшему кабаре «Две гитары». Увидев «дуэт в ансамбле», хозяин немного испугался: «Ребята, я вас уважаю, но если вы не уйдете, вызову полицию». Они ретировались и перебрались в другой кабак.

Ресторан «Распутин» на улице Бассано был заведением дорогим, куда без вечерних туалетов вход был заказан. А за бутылку шампанского нужно было выложить не меньше пяти тысяч франков. Это популярное место держала мадам Элен Мартини по прозвищу Сфинкс. На ее красивом лице никто и никогда не видел эмоций – была железная, непроницаемая маска.

Когда в зале появились Высоцкий с Шемякиным, было далеко за полночь. К их несчастью, недалеко за столиком сидел и разговаривал с хозяйкой Юрий Петрович Любимов. Но отступать было поздно. Владимир прошел мимо Любимова, не глядя на него, сел за столик и потребовал водки. Выпили. Тут же подскочили цыгане.

Воспитанный Шемякин вспомнил о своем дворянском происхождении, подошел к Любимову, поздоровался и сказал:

– Володе плохо.

– А вам тоже вроде нехорошо? – заметил Юрий Петрович.

– Это все фигня. А вот вы, господин хороший, – засранец.

– Почему, Миш? – заинтересовался Любимов.

– Знаете почему? Потому что вы государя императора Николая в своем спектакле повесили вверх ногами, в сапожках. Прекрасно получилось! А вы представьте вот такой момент… В зале ведь сидели столетние старушки и старички. А тридцать или сорок лет тому назад вы осмелились бы вот такой трюк проделать? К вам бы подошли, любимый Любимов, господа офицеры и – надавали бы вам по морде за оскорбление персоны.

И Любимов, очень талантливый человек, очень странный, вдруг взял меня за руку, хвастался Шемякин, обнял и сказал: «Миша, – говорит, – вы правы. Я сподличал…»

А к столику Высоцкого в это время подплыли Алеша Димитриевич и его сестра Валя. Владимир был при деньгах, заказал несколько песен, стал кидать пятисотенные купюры. Валя – представьте себе цыганку шириной со стол – бросилась собирать бумажки и запихивать их в лифчик необъятных размеров… Потом гитару взял Высоцкий и запел «На Большом Каретном».

«Хмель гулял у нас в головах, – вспоминал «гений всех времен» Шемякин. – Когда же Володя дошел до слов «…Где твой черный пистолет?!», я сообразил, что пистолет при мне, и, выхватив наган, бабахнул пару раз в потолок… Все мгновенно нырнули под стол, включая Любимова, хозяйку и цыган. Лишь под одним из столов возвышался, покачиваясь, громадный зад Вали. Лакеи, конечно, вызвали полицию. Ко входу уже подъезжал французский «воронок», когда мы тихо – через кухню – выскользнули и прямиком в другой ресторан «Царевич», где пел один из самых знаменитых русских цыган Володя Поляков, который всегда просил Высоцкого: «Володя, ну спой».

Но Высоцкий, когда пил, ни петь, ни писать не мог…»

А их женщины – Марина и Ревекка – в эту ночь были дома у Шемякиных и ждали. Сидели на кухне и курили, курили, курили…

«Марина сидела совершенно бешеная, – рассказывала Ревекка. – Я говорю:

– Марин, давай с юмором к этому относиться…

А ей было не до юмора, – она очень сильно переживала. А еще у нее утром была съемка, кажется, в «Марии-Антуанетте», – ей надо было быть свежей и красивой… Потом она все-таки уехала. Сказала мне:

– Как только они появятся, – позвони.

Только под утро, отпущенные коварными французскими бесами, они пришли домой…»

* * *

Рядом с «мерседесом» лихо припарковались «жигули», и из приоткрытого окошка донеслось: «Над Шереметьево, в ноябре, третьего метеоусловия не те…» Высоцкий, сидя за рулем, покосился и с усмешкой бросил Янкловичу: «Видал, шустро работают, ребятам с «Мелодии» бы их оперативность…» Посмотрел на часы: «Все, Валер, парижский рейс уже на сорок минут задерживается.

Я уже на спектакль впритык еле-еле успеваю. Значит, так. Встретишь Марину, привезешь домой. Вот ключи…»

– Володя, я же машину не вожу, – взмолился Янклович. – Как я ее отвезу?