Высоцкий. На краю

Высоцкий начал петь. Первыми на его пение среагировали Бэлла Давидович и Натали Вуд (немного знающие русский язык). Постепенно певца начали окружать актеры. И, прежде всего, женщины. Лайза Минелли и вовсе пристроилась чуть ли не у ног заморского гостя. Вуд и Давидович на ушко переводили голливудским звездам тексты. «От твоего голоса их бросает в дрожь. Женщины прижимаются к своим спутникам, мужчины курят, – напишет затем в своей книге Марина Влади. – Исчезает небрежность манер… масок не осталось. Вместо светских полуулыбок – лица. Некоторые даже и не пытаются скрывать свой интерес, и, закрыв глаза, отдались во власть твоего крика. Ты исполняешь последнюю песню, и воцаряется долгая тишина. Все недоверчиво смотрят друг на друга. Все они в плену у этого человека в голубом. Лайза Минелли и Роберт де Ниро задают тон, выкрикнув:

– Потрясающе! Невероятно!..»

Марина не скрывала ревности: «Минелли, с ее огромными, во все лицо глазами и накладными ресницами, бросает на тебя плотоядный взгляд…».

Одновременно она испытывала гордость за мужа. На следующий день в выпусках новостей прошла информация, что в Голливуд приехали Марина Влади с мужем, а уехали Владимир Высоцкий с женой.

Естественно, Владимира очень интересовало, как устроились, чем занимаются в Америке вчерашние москвичи. Отыскал скульптора Эрнста Неизвестного. Эрик, как всегда, фонтанировал грандиозными идеями, рассказывал, что готовит оформление балетного спектакля по Достоевскому с Рудольфом Нуриевым в главной роли.

– А какой роман? – поинтересовался Владимир.

– «Преступление и наказание».

– Не может быть! – восхитился Высоцкий. – А ему Свидригайлов не нужен? А то ведь я на Таганке его готовлю. Скоро премьера.

Посмеялись.

«Это была наша последняя встреча, – рассказывал Неизвестный. – Высоцкий в то время не пил, был «зашит». Когда он пришел ко мне в мастерскую, у меня были мои студенты, один из которых покуривал марихуану. В этом не было ничего особенного, в те времена в Америке марихуану курили на каждом углу. Володя отказался от предложения выпить, и сделал пару затяжек марихуаны. Внезапно он впал в форменное безумие – лез драться, срывал с себя одежду. Мы его еле удерживали, потом посадили под душ. Я просто не знал, что делать. Потом кто-то вызвал знакомого врача, тот Володю увез…»

В Нью-Йорке остался экземпляр сценария Высоцкого и Володарского. Миша Барышников обещал помочь с переводом.

* * *

На Таганке спектакль по Достоевскому уже шел на выпуск. Задерганный Любимов пригласил к себе Смехова:

– Я прошу тебя, Вениамин, сегодня же возьми роль Свидригайлова и давай активно в нее входи…

– Как это? Володя приедет и…

– Не надо мне про Володю! Надоели его штучки и заграничные вояжи! Бери роль и работай!

«Еле отговорился: сказал, что смогу глядеть в текст роли только тогда, когда смогу глядеть ему, Высоцкому, в глаза, – рассказывал Смехов. – При нем – это другое дело. На что был ответ: мол, он же просил у меня твоего Воланда!..»

Но появился Высоцкий, и все вокруг закипело. Было впечатление, будто в тихую гладь лесного озера кто-то с размаху швырнул здоровенный булыжник, и от него по воде пошли в стороны веселые круги.

Идут последние репетиции. Любимов еще раз прогоняет негодную, с его точки зрения, сцену. Дунечка (Шацкая) приходит к Свидригайлову (Высоцкий).

– Володя, расстегни ей платье, – дает установку Любимов, – должно быть открыто полгруди… Так… Потом спокойно переходи в линию бедра… Спокойно обнимай ей ноги… Вот-вот… И задирай ей юбку. Лезь под юбку…

Высоцкий никак не может расстегнуть платье, и Шацкая, хотя она по мизансцене находится в тот момент в глубоком обмороке, начинает ему помогать. (В зале хохот.)

– Подождите, – вмешивается Любимов. – Тут нужно технику отработать. Володя, смотри, как надо…

– Ну, вдвоем-то вы справитесь! – громко шутит кто-то в полутемном зале.

– Опомнившись, Дуня должна ногами сильно оттолкнуть Свидригайлова, – требует Юрий Петрович, – но это требует известной техники, чтобы не ушибить актера… Важно, Володя, чтобы потом был большой проход. Надо отлететь к стулу, а потом самому перейти к коричневой двери. И уже оттуда ползти к ней – на весь монолог. Нина, застегивай, застегивай платье, грудь убирай. Поджимай ноги под себя и толкай.

Шацкая поджала ноги под себя и толкнула. Высоцкий отлетел не к стулу, а сразу к двери.

– Она меня так шарахнула, – оправдывается «Свидригайлов».

– Володя, распределись. Когда она тебя оттолкнула, ты лежишь в жалком состоянии. Поднялся, отошел от двери, пошел к ней, а от стула встанешь на колени и там метр проползешь на коленях: тебе надо искупить животное твое безобразие… Ну, еще раз: расстегни ей платье, обнимай ноги… И с азартом лезь под юбку.

Высоцкий расстегнул лежащей «в обмороке» Шацкой платье, обнял роскошные бедра и сладострастно полез под юбку…

– Очень хорошо! – ставит оценку главный режиссер.