Высоцкий. На краю

Карина оказалась гостеприимной хозяйкой, ей нравилось быть хозяйкой, принимать гостей, угощать их кофе, вести интеллектуальные беседы, расспрашивать о выставках, журнальных новинках. Было похоже, на свое актерство она уже рукой махнула и нисколько о том не жалела.

Вспомнив уроки Волконской, Владимир даже поцеловал даме ручку. Но потом действие плавно перешло в традиционное застолье и шумный, беспорядочный разговор: кто где, что успел, где был и так далее. Спеть? Пожалуйста. Гитара есть? Конечно! И понеслось:

Я был душой дурного общества,И я могу сказать тебе:

Мое фамилье, имя, отчествоПрекрасно знали в КГБ…

Были и другие песни. Он пел и радовался, видел: ребятам нравится.

А потом стали вспоминать свой лицей, преподавателей, мастеров. Кажется, Гена Ялович завел разговор о студенческих спектаклях.

– Да, ребята, вы хорошо начинали, – сказала хозяйка.

Тут Ялович прямо орлом вспорхнул: а статью о нас «19 из МХАТа» помните?! Как там писали – по-хозяйски ли отправлять на слом спектакли готового театрального коллектива? Чего мы ждем? Разбросало всех по разным театрам, каждый в своем дерьме ковыряется, пардон Кариночка. А ведь у нас уже был, в сущности, готовый репертуар. Что бы нам не попытаться создать новый театр? Вон Ефремов со своими не побоялся, и теперь в «Современник» не попасть. Ни в качестве зрителя, ни в качестве актера. А чем мы хуже? Давайте думать. Надо найти помещение, какие-нибудь небольшие деньги на реквизит. А главное – тащите идеи…

Как водится, к практическому осуществлению грандиозных планов руки дошли не скоро. Дела текущие, сиюминутные поиски себя и жанра, халтурки на прокорм прожорливой семьи не пущали. Тормошил всех Ялович. Он тогда уже преподавал в Школе-студии, у него были связи, вокруг были умные люди. Нелегальный пока театр нашел приют в клубе Дзержинского на Лубянке. Костяк составили выпускники Школы-студии 1960 года – Валентин Буров, Роман Вильдан, Елена Ситко, Марина Добровольская, Мила Кулик. На какое-то время к ребятам прибился Валентин Никулин. Постепенно подтягивались актеры из других театров – Лев Круглый из «Современника», Михаил Зимин из МХАТа. Высоцкий же появлялся время от времени. Прибегал, что-то рассказывал, смотрел на репетиции, бросал пару дельных замечаний – и исчезал.

Но все были увлечены, работали как проклятые и даже особо не задумывались, насколько реальна их мечта. Сделали спектакли «Белая болезнь» по Чапеку, потом осилили непростую пьесу Осборна «Оглянись во гневе». По случайному совпадению премьера по Осборну одновременно состоялась и в «Современнике». Гонцы от Ефремова пришли к коллегам на генеральную репетицию: пустите? Да ради Бога!

Потом они сказали:

– Вы счастливые люди. У вас – ни Главлита, ни худсовета, никого, сами себе хозяева. Если бы у нас так было!..

«Дзержинцы» скромно соглашались: да-да, наверное…

Весной в «Вечерке» появилась доброжелательная статья «Молодо, свежо, увлеченно»: «…На улице Дзержинского в одном из клубов каждый понедельник идет «Белая болезнь» Чапека. Играют молодые актеры московских театров… Они стали гримерами, декораторами, костюмерами, рабочими сцены в «своем» театре. Они не знали и не знают усталости. Они сами для себя выработали трудную и строгую дисциплину… Спектакль проникнут молодой влюбленностью в искусство».

Энтузиасты верили: вот-вот их официально признают. Появились новые лица – студент Сева Абдулов, юная актриса Ирина Печерникова, изредка приходила Люся Абрамова. Попытались поставить фантасмагорию Жоры Епифанцева «Замкнутый спектр». Потом Высоцкий привел Василия Шукшина и предложил поработать над его пьесой «Две точки зрения», долго подбивал на постановку бабелевского «Заката». С воодушевлением взялись за пьесу Сагаловича «Тихие физики». Ядерный институт в Дубне обещал свое покровительство. Эрнст Неизвестный собирался делать декорации. А Высоцкий, напичканный сверх меры новомодными астрофизическими идеями, сочинил маршевую песню для будущего спектакля:

Тропы еще в антимир не протоптаны,Но, как на фронте, держись ты!

Бомбардируем мы ядра протонами,Значит, мы антиллеристы!

«Но потом, – шутя, объяснял Владимир, – пьеса не пошла. Потому что там сведения, наверное, устарели или, наоборот, были секретные сведения… И один человек мне сказал потом: «Ты ее не пой!» – «А что, там много ошибок?» – «Ошибок нет, за исключением абсолютного незнания материала».

А со временем центростремительные силы стали центробежными и окончательно разбросали в стороны вчерашних однокурсников и единомышленников. Сами потом признавали: «Распались по собственной глупости. Радомысленский и Ялович начали спорить, кто будет главным… Сами себя на корню сгубили, хотя начинали очень хорошо».

По этому поводу Владимир не очень-то и расстраивался. Чувствовал, что затея эта окончится ничем. Ребята изначально выбрали колею, уже проторенную ранее другими.

* * *