Высшая мера

По бедра в воде. Стылость пробивает резину, ватники, шерстяные носки и портянки, обжигает ноги. Тянешь урез и тянешь. Холодом сводит пальцы. Недаром у рыбаков болят они и пухнут, вечно в язвах и трещинах, а к старости, как у Деда, костенеют в суставах, становятся словно клешни, ложку в них не удержишь.

Заброс был удачным: лещ, рыбец, много синца. Полную байду рыбой "налили".

Любарь сказал Чугуну:

— Смотайся в землянку. Привези перекусить, завтракал плохо.

— И водки? — зябко передернул плечами Славик.

— Вези.

Невод перебрали, приготовили к новому замету. Славик-Чугун привез сомовьи копченые балыки, своего изделья, шемаечку — ее тоже делали для себя, сухим посолом. Когда-то было много в Дону этой прогонистой серебряной рыбки, оплывающей жиром, нежное мясо ее тает во рту. Много было, да сплыло. Лишь Дед помнил иные времена: донских осетров да севрюг, громадных белуг по пять и более центнеров весом, стерлядочку — рыбку золотую. Все это было и ушло.

Вставал ясный день, солнечный и теплый. Поднялись от воды, в затишек. Выпили, закусили и разлеглись подремать.

Любаря водка не брала: голова была ясной, чуть познабливало. Дрема не шла. Он лежал, закинув руки за голову. Рядом, в глинистой стене обрыва, суматошились скворцы. Они жили там в норах, веселый народ. Звенели жаворонки. Тянуло с берега сладковатым духом молодой зеленой травы.

Душа была неспокойна. Любарь маялся и не мог решить: ехать ему в поселок или нет. Вроде надо бы все узнать. Но не хотелось. Может, обойдется. Такое — не впервой. Каждый год попадаются один ли, двое. На старых бригадирах таких дел, как на кобеле блох. Штрафы, "товарищеский" суд, кому не везет — срок "условный", иной раз и "химия", отработки. Так ведется всегда. Любаря бог пока миловал, с милицией в дружбе жил. Должны помочь и сейчас.

Любарь достал из сумки водку, сделал пару глотков. Проснулась зависть ко всем. К Деду, к Матвеичу, к Славику-Чугуну… Подремывают, и душа не болит. Барыш — поровну, а отвечать — бригадиру.

Дед поднялся, спросил:

— Не спишь? А я дремал. Даже сон привиделся. Вроде старые времена. Станица моя, Нижнечирская, с отцом рыбалили… Я — совсем мальчонок…

Лысая голова с венчиком редких седых волос. В черном провале рта один зуб торчит, единственный. Глубокие морщины. Не верится, что когда-то был молодым и даже мальчонкой.

— Разве ныне работа… — качал головой Дед. — Лебедка, сети капроновые, стоят и стоят. А мы — с нитяными. Отжимай их, суши.

— Пора тебе и на отдых, — сказал Любарь.

— Пора… — вздохнул Дед. — Вот Володька доучится…

Он содержал двух внуков, детей непутевого сына.

Любарь вздохнул, и Дед понял его, сказал:

— Обойдется… Впервой ли… Такая уж наша судьба.

И Любарь, ухватившись за слова Деда, горячо заговорил:

— Конечно… Платили бы по-человечески, и на черта тогда все это: рискуешь, прячешься да боишься всех. А сдавать бы честно и получать как люди.

Он снова потянулся к водке. Глотнул и резко поднялся.

— Кончай ночевать, мужики! Пошли!

Славик-Чугун и Мультик, початую бутылку углядев, тоже к ней приложились. Обычно на работе Любарь своих ребят сдерживал, потому что, дай им волю, день и ночь будут пьяными валяться. Но сейчас промолчал.

Подошли к воде, стали неводник цеплять. А в это время наверху, с горы, засигналила машина, сбегая вниз по извилистой, крутой дороге.

Стояли и ждали ее. Любарь узнал красный "Москвич" двоюродного брата и пошел навстречу. Брат с ходу развернулся и, не бросая руля, высунулся из окна.

— Поехали, надо… Привет, мужики! — крикнул он всем другим, помахав рукой.

— Кто сказал? — спросил Любарь.

— Поехали, — повторил брат. — Все расскажу.

Любарь глотнул на дорожку водки, приказал:

— Матвеич, ты — старший. Возьми пару помощников, ловите и все сдавайте. Я приеду.

Он сбросил клеенчатую робу и брюки-ватники, оставшись в свитере и спортивном трико.

Поехали. Брат объяснил коротко:

— Вроде чего-то копают. Велели тебе переказать, чтоб позвонил обязательно.

— Сволочи! — стал ругаться Любарь. — Менторезы! Подлянки! Хапают, глотают ртом и… Дай и дай! А как тебе надо, сразу в кусты. Пить-жрать, так все — кореша, братушки. А теперь — в линьку. Но если на то пошло, я могу кое-что припомнить. И кое у кого зачешется. Погонов, звезд нахватали, дипломов… Рыбка все делала… — кипела в нем злость, не было ей удержу.

Брат молчал и вздыхал до самого поселка. А там привез Любаря к дому, повторил:

— Сразу звони. Он сам велел. Я — на работу. Вечером забегу.

Дома была лишь дочка. Она сидела за уроками. Поздоровалась и снова уткнулась в книжку. Любарь прошел к телефону. Во всей округе лишь у него телефон стоял. Номер набрал — занято, повторил — снова короткие гудки. Наконец ответили.

— Это я — Любарь. Чего там?

— А то не знаешь. Дело-то вонючее. В областном управлении знают. В общем, так, заглохни, чтобы тебя не нашли. Куда-то уехал, далеко. Через неделю звякни.

Любарь положил трубку. Вроде отлегло на душе. Хотя и хорошего мало. В такую пору бригаду бросать не с руки: самая работа. Но ничего не попишешь. Надо делать как велят.