Высшая мера

– Я не страдаю сердечными заболеваниями, Ирина!– как можно спокойнее проговорила Валя. Она уже пожалела о том, что впустила пьяную Бергман в медпункт. Надо было сделать вид, что уходит, закрыть все, а потом через некоторое время вернутся обратно. Ничего страшного, подремала бы на табуретках, а столом.

– Еще как страдаете…Синдром Клименко кажется…– Ирина налил уже только себе в мензурку, мало обращая внимания на то, что Валя покраснела и не пьет.

– Кажется вы просто пьяны, Ирина. Идите спать, проспитесь, а утром мы с вами поговорим.

Бергман ухмыльнулась, ладонью вытирая влажные губы, оставляя красные следы помады на своих щеках.

– А вот нет… Уж послушайте меня, Валентина Владимировна. Уж послушайте!– Вы из-за своего молокососа такого мужика потеряли…Такого мужика!– Бергман вздохнула, мечтательно уставившись куда-то мимо Вали.– Я вот всю жизнь о таком мечтала…Как жопа с сиськами выросла, так и мечтала. А какие в нашей деревни мужики? Так…Шлак один! Вот и пошла сюда работать вольнонаемной. Тут врач был до вас, шустрый такой мужичок, Степан Пантелеевич…Он меня и уколы делать научил, и температуру мерить, и капельницы ставить, и трахаться…Все говорил, что срок свой отбудет, да заберет меня в город, в сам Ленинград! Медного всадника покажет, проспекты…Я дура молодая была, верила…А он знай только за щеку давал…

– Ира, ты пьяна! Сейчас никакого конструктивного разговора не получится…– терпение Вали лопнуло. Она встала, одергивая халат и попыталась уйти, но Бергман крепко схватила ее за руку, оказавшись необычно сильной, усадила ее обратно, словно безвольную куклу.

– Ты просто послушай…Ты же выросла среди оранжерей, да музеев, а я в этой дыре под названием Темниково! Так ты хоть послушай, как люди живут, может и будешь ценить то, что имеешь! Через год Степку расстреляли! Он тогдашнего комиссара какой-то дрянью с пьяных глаз уколол с бодуна, а тот возьми, да и окочурься! То-то крика было, да разборок! Комиссия с самой Москвы приезжала разбираться. Долго не разбирались… В ту же ночь, как «тройка» приехала, хлопнули моего доктора. Вот и съездила в Ленинград. Потом был и сержанты, и Ковригин, и даже твой муж…Только они уже Ленинградов, да проспектов не обещали, просто драли в свое удовольствие, так…на перспективу! А твой…твой так вообще сказал, что рылом не вышла! Не королева видите ли…Подать себя не умею! Только член во рту и держать мне, да ноги раздвигать! Вот я и хотела спросить, как мне королевой-то стать, а? Может немытому вонючему зэку дать, как некоторые?

Валя не хотела ее бить по лицу. Так вышло…Она достаточно наслушалась оскорблений и грязи, чтобы рука сама хлестнула Бергман по щеке, оставляя багровый след. Голова пьяной медсестры дернулась в сторону, а из разбитой губы засочилась кровь, смешиваясь с подтаявшей помадой.

Слезы брызнули из глаз пьяной бабы, но ее жалко Валентине не было. Своей боли в груди хватало, чтобы еще кого-то жалеть. Она тоже много чего могла рассказать о своей судьбе…И как осталась без отца, и о первом неудачном браке, о «сладкой» жизни с Коноваленко, когда она годами его ждала с работы, о разлуке с Глебом, о том, как только с Сашкой почувствовала себя любимой, обрела счастье, но и его у нее забрали. Могла рассказать много чего, но не стала…

Бросила короткий взгляд на настенные часы, показывающие половину одиннадцатого. Сашка уже точно не придет, а оставаться в медпункте с Бергман не хотелось.

– Постарайся не спалить медпункт с пьяных глаз,– коротко бросила она Ирине, надевая шинель.

Бергман ее не слышала, уставившись в одну точку на потемневшем от сумерек стекле и потирая покрасневшую щеку, она молчала, думая о чем-то своем.

– Да…и завтра я жду тебя на работе трезвой и вовремя!– еще не зная куда идет, Валя вышла под хлесткий порывистый ветер, мгновенно резанувший ей по щеке ледяным снегопадом. Зимы в Мордовии всегда были суровыми. Сырой климат даже при не слишком низких температурах создавала ощущение арктического холода.

Не разбирая дороги, путаясь в полах длинной шинели, она брела по лагерю, стараясь обходить желтые полоски света прожекторов на вышках. Никаких сил, никакого желания не осталось в душе. Хотелось просто лечь прямо в снег, закрыть глаза и умереть, прекратив эту страшную пытку под названием жизнь.

За что ей все это? За что? В чем она провинилась перед Господом? Эти мысли не давали ей покоя. И сейчас она точно понимала состояние повесившегося отца Григория, который рискнул сам прекратить эти нескончаемые страдания.

– Валентина Владимировна!– окликнули ее со спины. Она повернулась, но сквозь плотную метель не смогла рассмотреть кто ее звал.

– Это я, Головко!– медведеобразные черты сержанта показались сквозь плотную белесую мглу. – А я все вас ищу по лагерю, значит…В медпункте нет вас, дома тоже…

– Зачем?– вытирая мокрое то ли от снега, то ли от слез лицо, быстро спросила Валя, надеясь, что голос ее не выглядит сейчас совсем уж несчастным.

– Как зачем…– замялся он, потупив глаза. – Вам же идти некуда..