Высший пилотаж киллера

Она была так же глупо изрисована, как и все подобные лестницы в Москве. Она была невыносимо грязной, но это была привычная грязь, от нее не тошнило, или только самую малость.

Жалымник встретил меня, широко распахнув дверь, хотя позвонить я еще не успел. Он был в кроссовках на босу ногу, в темном трико и в черной куртке, изукрашенной заклепками, накинутой поверх узких плечиков. В руке он держал мусорное ведро.

– А вот я ничего не хочу, но ведро должно быть пустым!.. – крикнул он кому-то в глубь квартиры и только после этого уставился на меня маленькими, какими-то заплывшими от лени и скуки глазками. – Ты кто?

– Мне нужно с тобой поговорить. – Я решил не представляться, вдруг это будет потом ненужно. – Вынеси ведро и возвращайся, я подожду.

– Я тебя не знаю, – он определенно сомневался, как поступить.

– Ничего, познакомимся.

Я оттолкнул его несильно плечом и безошибочно прошел на кухню. Квартирка была двухкомнатной, слева располагалась кухня, сделанная чуть с большим размахом, чем в хрущобах. Справа располагалась комната, в которой почти не было света из-за задернутых штор. В средней, между ними, кто-то слушал радио и тоненько подпевал. Голосок был вроде девчоночий.

В квартире были очень темные обои. Двери, часть мебели и даже потолок были темными, если не совершенно черными. На стенах висели какие-то картинки, блюда и топорной работы маски – все это было красным. Красно-черный интерьер сам по себе наводил на размышление.

Жалымник появился не очень скоро, наверное, раздумывал с мусорным ведром, кто я такой. Поставил ведро под мойку. Не моя рук, сел за стол и спросил, хмуро изучая меня:

– Ну, ты чего?

Я решил поиграть в конспирацию, вдруг подействует.

– Там кто?

Он оглянулся.

– А, так, одна корова. Понять не могу, из наших или просто прибилась. Она ничего не услышит.

Я скептически посмотрел на бывшего слесаря, а ныне безработного с «Ауди», и промычал:

– Твое дело. – Я не подстраивался, я действительно стал жевать слова, едва размыкая губы, как говорят некоторые уголовники, полагая это необыкновенным шиком. Где это хранилось, в каких закоулках памяти – немыслимо, но я включился и решил, пусть так и будет. – Мне нужно найти Ветку. Как с ней?

– Какую? – он растерялся. Это было неплохо. Разговаривать, когда собеседник сбит с толку, намного проще.

– Ну, говорят, ее года два назад замочили на Борисовских прудах. Ты с ней трахался.

Он провел рукой по лбу. Соображал. А я тем временем смотрел во все глаза, хотя по моему виду этого, я надеялся, заметно не было. Я оценивал. И чем больше приглядывался, тем больше убеждался, Жалымник мог быть тем легковесом, который стрелял в меня на даче Ветлинской, а потом пытался пробиться по крышам в ее дом с «пушкой» наготове.

– Она была не очень сладкой шлюшкой, тебе бы не понравилась, – произнес он.

– За это ты и спустил ее в прорубь?

Он хохотнул.

– Не я, тот, с кем она гуляла на стороне. Я к тому времени практически от нее отделался. Мне не нужно было ее мочить.

Так, теперь его руки. Руки оказались интересными. Вокруг пальцев были видны красные обводы. Это могло означать, что он очень часто упражнялся с кастетом или носил чрезмерно узкие кольца вокруг каждого пальца. Скорее всего кольца, решил я, красные вмятинки не очень ровно располагались вдоль линии костяшек. Правда, есть такие кольца, которые могут быть эффективны не хуже кастета, и с такими я познакомился однажды в отделении милиции, их тогда на мне отлично один мент опробовал.

Странно, у того, кто в меня стрелял, никаких колец не было. Но ведь и теперь у Жалымника их нет. Вот по комплекции он вполне подходил. Хорошо бы его пощупать, проверить, какой у него костяк, какая мускулатура, свободный тренировочный костюм слишком много скрывает.

– А ты сам кто? – он осматривал меня не менее внимательно, чем я его. – На нашего вроде не похож?

Я невольно покосился на его черные стены и потолки. Может, он член какой-нибудь фашистской тусовки, и мне полагается иметь татуированную свастику на лбу? Или ходить во всем черном…

– Ты где был сегодня ночью?

Он насторожился, но не так, как мне бы хотелось. Если бы он и в самом деле стрелял в меня ночью, он бы дрогнул, увидев меня перед своей дверью, когда выносил мусор или теперь, когда я проверял его и пытался зацепить на этом деле. Но он насторожился просто потому, что, кажется, понял, кто перед ним. И это ему не понравилось.

– Ты – мент? – он приподнялся, потому что был по-настоящему возмущен. – Мент!

Хотя он ошибся, он, к сожалению, оказался так недалек от истины, что отрицать я не стал. Но и подтверждать не было смысла.

Я наклонился к нему, положил руку на плечо.

– Оказался бы ты в моем бараке, я бы тебе объяснил, почему никогда не нужно так говорить.

– Нет, ты – все равно мент!

Я схватил его за майку и притянул к себе, а сам поддался вперед, теперь наши носы отделяло сантиметров пять, не больше. Он него пахло застарелым потом, каким-то сложным перегаром, табаком и чем-то еще, что очень трудно было передать, но, кажется, все-таки не пороховой гарью и не оружейным маслом.