Выстрел с Невы: рассказы о Великом Октябре

Среди этой публики особенно выделялся молодой, но бородатый (для солидности) приземистый офицер.

— Что, товарищ, —произнес он иронически, — плохи ваши дела?

У него изо рта несло спиртом.

— Почему плохи? — спокойно спросил я.

— За милостью приехал?

— Почему за милостью?

— Бьют вашего брата?

— Кто сказал?

— Я говорю! Я! — крикнул он, раздраженный моим спокойствием.

— Керенский и генерал Краснов разгромили красных под Петроградом. Вдребезги разгромили! Известно ли это «товарищу»? — кричал он, насмешливо произнося слово «товарищ» и хитро подмигивая своим.

— А у меня сведения иные, — произнес я с деланным равнодушием.

— А именно: какие? Какие?..

— Интересно послушать, —послышались нетерпеливые голоса.

— Насколько мне известно, — сказал я, — Керенский показал пятки, а генерал Краснов взят в плен!..

Взорвись бомба, она не произнесла бы такого эффекта. Тут я понял: рядовая масса белых до последнего момента (как это потом и подтвердилось) была ложно информирована.

— Врет он, большевик! — завизжал тенорком бородач.

— Врешь! Врешь!

— Панику пришел наводить! Панику!

Наполовину обнажив клинок сабли, он шагнул ко мне, зверски закусив губу. Юнкер загородил ему дорогу штыком. Сдержав себя, я все так же спокойно осадил его:

— Не шуми, борода! Не шуми! Пожалеешь!

Последнее слово я произнес загадочно. Бородач вытаращил глаза. Я решил нанести второй удар:

— Если кто из вас, господа, сомневается в моих словах, пусть потерпит немного. Скоро узнаете… Скоро!

Это был нокаут! Не скрывая своего смущения, все отступили.

…Тревога! Где-то близко на улице стрельба. Сверху с лестницы бегом, щелкая затворами винтовок, спускались юнкера и офицеры. Стремглав бежали на улицу. По лестнице почти скатился старый сухощавый полковник.

— Кто смел снять посты? — истерически кричал он на дежурного офицера, сидящего в стороне за отдельным столиком.

— Кто смел? Кто? Кто?

Дежурный, вытянувшись и отдавая честь, что-то бормотал.

«Наши нажимают», —подумал я.

Постепенно звуки выстрелов стали ослабевать. Тяжело дыша, возвращались юнкера и офицеры. Вестибюль вновь наполнился людьми. А через некоторое время сверху и снизу донеслись голоса:

— На собрание!

— На собрание!

Вестибюль мигом опустел. Остались только часовые и дежурные. Шум и говор в комнате справа затихли. Потом монотонно зазвучал чей-то голос. Как ни напрягал я свой слух, я мог только уловить обрывки фраз:

— Сдать оружие… Демаркационная линия… Советы…

Но вот чтение закончено. Последовала короткая пауза… Потом зашумели, закричали. Кто-то пытался возражать, но яростный голос резко оборвал:

— Смирно! Молчать! Это вам не большевистское собрание! Разойдись!

Как прорвавшаяся плотина, шумно выходила из комнаты толпа. Рыжий офицер со всклокоченными волосами орал:

— Продали] За тридцать сребреников продали!

Ему вторил тенорком бородач:

— Ох и влетит же нам от большевиков!

Я понял: ультиматум принят…

Опустив голову, ни на кого не глядя, сопровождаемый небольшой свитой, спускался сверху среднего роста полковник в сером френче. Он был бледен. Это был полковник Рябцев, командующий силами врага в Москве. В его свите среди военных выделялась фигура в черном пальто и шляпе. Это был один из лидеров меньшевиков. Ко мне быстро подошел пожилой офицер–парламентер, все в той же солдатской шинели.

— Едем в думу! — торопливо сказал он.

В думе предстояла встреча с представителями Военно–революционного комитета. Полковник Рябцев и весь его штаб втиснулись в машину «Красного Креста», а я, как и раньше, взобрался на сиденье рядом с шофером.

— Едем в думу офицеров сдавать! — радостно шепнул я на ухо шоферу. Шофер только крякнул в ответ и с места рванул машину.

По городу изредка кое–где еще гремели выстрелы, но ночь уже не казалась мне такой напряженной и мрачной. Вдали чуть обозначилось какое-то светлое пятнышко.

— Наши, —сказал шофер, —Должно, костер развели, греются. Надо предупредить.

Я сошел с машины и зашагал вперед к этой светлой точке. Сложив руки рупором, бодро и весело, во всю мочь, крикнул:

— Свои! Большевики!

Оттуда донесся чуть слышный голос в ответ.

По мере приближения к своим я чувствовал все нарастающий прилив радости, как после долгой разлуки с самыми близкими и любимыми людьми.

— Свой! Свой! — звонко и далеко разносился мой голос.

— Давай! Подходи! — приветливо отвечали мне.

Машина двигалась следом за мной. И вот открылась слабо освещенная отблеском скрытого костра баррикада из бревен, булыжника и афишных тумб. Над баррикадой торчали дула, штыки и видны были головы солдат и рабочих. Меня буквально распирало от счастья. На баррикаде мне отвечали дружными улыбками.

— Подходи, товарищ, подходи! — просто и сердечно приглашали товарищи.

— Наша взяла! — задыхаясь, мог только выговорить я.

Но и этих слов было достаточно, чтобы товарищи поняли весь смысл их. Одним могучим рывком, как колоду, отбросили они в сторону тумбу.

— Проезжай, браток! Проезжай!

Машина рванулась в образовавшийся проход.

Итак, я выполнил свое задание. Оставив машину у городской думы, с трудом передвигая ноги, я пешком направился в штаб. Штаб Красных. Штаб Революции.