Выстрелы на пустоши

– Мартин, вы ведь понимаете, есть истории получше. Рассказать их было бы достойнее, чем упиваться болью скорбящего города.

– Какие же?

– Причины, почему священник открыл стрельбу.

– Мы вроде знаем, не так ли?

– Педофилия? Легко бросать голословные обвинения в адрес покойника. Я этим сказкам не верю! Не всякий церковнослужитель растлевает малолеток.

Не выдержав тяжелого взгляда, Мартин молча опускает глаза на чашку кофе.

– Дарси Дефо – ваш приятель? – продолжает наседать женщина.

– Ну, это было бы сильно сказано, однако он отличный журналист. Его статья отхватила Уокли[5], причем по праву.

– Он все наврал!

Мартин молчит в нерешительности. Такой разговор может завести куда угодно.

– Как вас зовут? – спрашивает он наконец.

– Мэндалай Блонд, для всех просто Мэнди.

– Мандалай? Ну и ну. Бирма, Киплинг…

– Мама постаралась. Ей нравилось, как оно звучит. Нравилась мысль свободно путешествовать по миру.

– И как она… путешествовала?

– Нет. Ни разу не покидала Австралию.

– Ладно, Мэнди. Байрон Свифт застрелил пятерых. Вот объясните мне: почему?

– Без понятия, но если выясните, история станет настоящей сенсацией, не так ли?

– Пожалуй. Раз вы не знаете, что им двигало, у кого спрашивать?

Она отвечает далеко не сразу. Мартин в смятении. Казалось бы, нашел в книжном убежище, и сам же все испортил. Что ей сказать? Извиниться или свести все к шутке? А может, поблагодарить за кофе и уйти?

Но Мандалай Блонд не обиделась.

– Мартин, – понижает она голос, подавшись к нему, – я хочу вам кое-что рассказать. Не для публикации и не для чужих ушей. Пусть это останется между нами. Согласны?

– Тема настолько щекотливая?

– Мне еще здесь жить, вот и все. Пишите о Байроне что угодно – мертвым безразлично, однако меня, пожалуйста, не впутывайте. Хорошо?

– Конечно. Так о чем речь?

Мэнди молчит, откинувшись на спинку кресла.

Какая тишина, думает Мартин. Темно и тихо. Только шуршит вентилятор, гудит его мотор, журчит вода в фонтанчике на прилавке, и размеренно дышит Мандалай Блонд.

Заглянув ему в глаза, она сглатывает.

– От Байрона Свифта веяло какой-то святостью. Словно он и впрямь был божьим человеком.

– Ваш божий человек убил пятерых.

– Я в курсе, была там. Ужасно. Некоторых жертв я знала. Знаю их вдов. Фрэн Ландерс моя подруга. Почему же в моем сердце нет ненависти? Почему то, что случилось, кажется неизбежным? Объясните, почему так? – Ее глаза умоляют, голос выдает внутреннее напряжение. – Почему?

– Что ж, Мэнди, рассказывайте. Я готов слушать.

– Вам нельзя обо всем этом писать. Чтобы обо мне – ни слова. Договорились?

– Конечно. Так о чем речь?

– Байрон спас меня. Я обязана ему жизнью. Он был хорошим человеком.

По ее лицу пробегает боль – словно рябь по глади пруда.

– Продолжайте.

– Мама умирала, сама я была беременна. Не впервые. Просто секс на одну ночь с одним придурком в Мельбурне, и вот как обернулось. Подумывала о самоубийстве: не видела для себя будущего, смысла бороться. Этот городишко, сама моя жизнь – все казалось таким дерьмовым… Байрон понял, каково мне. Он зашел в книжный, флиртовал и добродушно подшучивал, как обычно, и вдруг умолк. Просто замолчал. А потом посмотрел мне в глаза… Он понимал, и ему было не все равно. Затем ходил, уговаривал – неделю, месяц. Учил меня не прятаться от жизни, ценить ее. Отнесся ко мне с участием, симпатией. Он понимал чужую боль. Люди вроде него не совращают детей. Как можно… – В ее голосе звучит страсть и убежденность. – Вы в Бога верите? – спрашивает вдруг Мэнди.

– Нет, – качает головой Мартин.

– Вот и я нет. А в судьбу?

– Нет.

– А я не уверена. В карму?

– Мэнди, к чему вы клоните?

– Байрон часто захаживал к нам в магазин, покупал книги, заказывал кофе. Внимательный, обаятельный, а еще не такой, как все. Очень мне нравился, а мама вообще души не чаяла. Мог поговорить о книгах, истории, философии. Я так увлеклась… даже немного огорчилась, когда узнала, что он священник.

– Он тоже увлекся?

Да ею любой увлекся бы, думает Мартин.

На губах Мэнди мелькает улыбка.

– Конечно, нет. Я же была беременна.

– Но вам он нравился?

– Байрон всем нравился. Он был таким остроумным, таким харизматичным. Мама умирала, и тут в моей жизни появился он – молодой, энергичный и несломленный, полный надежд и веры в себя. А потом он стал для меня не просто знакомым, а другом, моим духовником и спасителем. Байрон выслушал меня и понял – понял, что я испытывала тогда. Никакого осуждения, никаких поучений. Бывая в городе, он всегда к нам заглядывал, всегда справлялся, как у нас дела. Перед смертью мамы в беллингтонской больнице он утешал нас обеих. Он был хорошим человеком… а потом и его не стало.

Снова тишина. На этот раз ее нарушает Мартин:

– А ребенок? Вы его сохранили?

– Разумеется. Лиам спит в подсобке. Как проснется, я вас познакомлю, если не успеете уйти.

– Я буду рад.

– Спасибо.